— «Ищут»! — передразнил председатель. — Пока найдут — этот нахал нашим коровам всю породность нарушит.

— Не нарушит. Коровы прошли искусственное осеменение.

— А ему не все равно? Он что — с них справку потребует? Молодой, начнет шуровать…

— Н-нет, — возразил Халзан, — на брюхатую не полезет. У них это строго!

— Да-а?

— Не верите — у доярок вон спросите. Они-то уж знают! — И Халзан подмигнул женщинам. — Правда, бабы, знаете ж про быков?

Женщины отозвались дружным смехом, и все они — доярки, председатель, Ермоон, Халзан, — глядя друг на друга, весело смеялись, освобождаясь в этом смехе от только что пережитого; а чужой, забредший на летник бык, взмыкивая, ходил среди коров, знакомился…

3

Болот отдыхал: почти сутки, не вылезая из кабины, провел на тракторе. Вывозил бревна из леспромхоза, выделенные для колхоза…

За окном мягко зарождался вечер: легкие фиолетовые тени скользили по стеклу, как бы сгущался, плотнее становился воздух, делая нечеткими очертания всех предметов. Далекие отсюда сосны на краю Халюты казались в надвигающихся сумерках более величественными.

Болот отошел от окна, прилег на диван. Закинув руки за голову, думал… На днях Амархан сказала ему: «Если я тебе стала совсем-совсем чужая — зачем провожаешь после репетиций? Я и одна дойду…» Он обнял ее: «Не чужая… Моя!» Каким долгим, томительно-бесконечным был их поцелуй. И на глазах у Амархан слезы… Как звездные искорки в ночи.

«Моя», — сказал он ей. Правду сказал?

Наверно…

Кто бы на этот вопрос за него ответил!

Но что это? Дверь в сенях заскрипела… Чьи-то легкие шаги по половицам… Не она ли?

Вошла Дулан.

— Ты?!

— Я, удивлен? Одевайся живо: костюм, галстук…

— Выступать?

— Большая программа!