Эрбэд Хунданович вышел из-за стола президиума и обнял паренька. Зал разразился аплодисментами…

Мэтэп Урбанович от выступления отказался — сидел с невозмутимым и, по обыкновению, хмуровато-озабоченным лицом. Проницательные люди могли прочитать его мысли: я, дескать, вовсе не против этой шумной затеи, но и верю в то, что она состоится, с трудом… пробуйте, если охота!

В это самое время произошли события в Тагархае…

В полночный час, когда еще Дугар и Маргу не вернулись из Дома культуры, где как раз проходило чествование выпускников и был после большой концерт и танцы, — Халзан по давней привычке перед сном вышел осмотреть все хозяйство летника.

Ночь стояла темная, с тяжелыми тучами по небу, с дальними, над хребтом, вспышками молнии. Надо было ждать грозу. С низовьев наплывала туманная сырость…

Но свиньи в загонке вели себя спокойно, и Халзан подумал: «Нет, пожалуй, не будет ливня. Сейчас бы уж почувствовали приближение грозы, хрюкали б, шныряли из угла в угол с зажатыми в зубах щепками, прутиками…»

Однако неспокойно вел себя старый кобель: не угодничал, не лез под ноги, а настороженно смотрел в сторону избы Митрохиных, глухо рычал…

— Чего ты, блохастый, — сказал ему Халзан, — не рысь ли чуешь? Сегодня видел я ее следы у реки, на песке… Такие лапищи — о-го-го!

Вдруг возле митрохинского подворья надрывно заревели автомобильные моторы, — и вскоре, тускло посвечивая малыми фарами, выехали оттуда на дорогу две машины. Миновав мостик, водители включили дальний яркий свет, заметно прибавили газу — и автомашины на большой уже скорости помчались к трассе… Халзан, который до сумерек заготавливал слеги в березняке, целый день, почитай, не видел Митрохина, не видел и приехавших в Тагархай, — сильно удивился: что это за поздние гости такие? И машины, видно, не пустые — с грузом пошли!

Он свистнул собаке — и направился к темной, без света в окнах, избе Митрохиных.

Но что это?

Ворота были распахнуты настежь. Не залаяла, как бывало, белогрудая сучка…

«Неужто этот пришелец-скиталец все-таки удрал? — У Халзана от возмущения даже пальцы задрожали, никак не мог вытащить из пачки папироску. — Тайком?! Распродал живность, деньги в карман, и после десяти лет, когда обжился, оперился, в достаток вошел, наградами отмечен — снова в бега? Куда теперь? Где еще выгоднее, где легче работать?.. А на колхоз ему наплевать?»

Рывком открыл Халзан дверь в избу (которую колхоз построил!), нашарил рукой включатель… Вспыхнувший свет обнажил пустые углы, голые стены. Так и есть: сбежал! Лишь в спаленке Маргу, куда Халзан тоже заглянул, все оставалось на местах: по-девичьи аккуратно заправленная кровать, бельевой шкаф с зеркалом, маленький столик с книгами на нем и всякими безделушками — баночками, флакончиками, коробочками… И на кухне, где он, Халзан, не раз сиживал с Николаем Митрохиным за бутылкой вина в долгих, особенно зимой, разговорах, было оставлено кое-что из посуды: кастрюля, чугунок, две пиалы, тарелка. На захламленном огрызками, шелухой от яиц столе (второпях, видать, закусывали) белел листок из школьной тетради с наспех нацарапанными словами. Поднес Халзан его к глазам поближе, прочитал… Это, оказывается, Николай дочери оставил, Маргу. Вкривь и вкось разбегались по бумаге торопливые фразы: