— Царь Трдат добирался до Нерона девять месяцев. Правда, его задерживали разные торжества, потому что его встречали очень пышно по пути…

— Все равно, — сказал Вольф, — трудно себе представить, как постепенно исчезали римское влияние, римская власть, римское искусство, наконец, и сами римляне отсюда. И вдруг настал день, когда больше не было в мире Рима…

— Ну и что, — сказал я, — почему тебе это кажется странным? Наступили другие времена. Было и такое время, когда про людей иных говорили: «Это последние язычники!» Пришли века христианства.

— А представь себе, что мне иногда кажется?

— Что тебе кажется, когда ты размышляешь, как некий римский философ, я забыл его имя, на развалинах Карфагена?

— Мне кажется день, когда будут говорить люди: «Смотрите, это представители последних капиталистов». Вот будет здорово!

— Вот в этом я уверен, я даже в юности писал стихотворение «Последний буржуй». Оно где-то есть у меня в старых тетрадях. И у нас в Советском Союзе нет уже ни капиталистов, ни буржуев…

— Только мир стал немного побольше сейчас, — ответил Вольф, — и теперь надо считаться уже с другими материками…

— Что ты хочешь сказать?

— Я вспомнил Маяковского. Он после своего путешествия в Америку записал в записной книжке такую мысль, что Соединенные Штаты станут вроде как последними вооруженными защитниками безнадежного буржуазного дела и что тогда можно будет написать, — вернее, история напишет, — роман типа Уэллса, типа «Борьбы миров».

— Все возможно, все возможно, — сказал я, — только вряд ли мы до этого доживем. Даже этот древний город исчез не сразу. Смотри, Советская Армения существует только девять лет. Еще пятнадцать лет назад турки резали армян сотнями тысяч, разрушая дотла их жилища. А через пятнадцать лет мы действительно не узнаем Армении: так она расцветет. В этом я уверен. Ты знаешь, тогда, когда я был первый раз в этих краях, лунной ночью я гулял с друзьями по улице армянского селения в горах. Такая хорошая ночь была — совсем не хотелось спать. И говорили мы о веселом, смеялись, шутили. Вдруг один из армян сказал: посмотрите и скажите, на что похожа армянская деревня?

Разговоры стихли. Мы стояли и оглядывались. И ночь как-то стала другой. В большой тишине мы видели вокруг черные стены и белые стены, освещенные лунным светом. Ни одного огонька. Глухие стены и старые изогнутые деревья, застывшие, как от боли, неподвижно. Что-то странное действительно было в пейзаже этой деревни. Я сказал, что, конечно, это только мимолетное впечатление, но деревня чем-то напоминает укрепление, крепость… «Верно! — воскликнул предложивший вопрос. — Если бы вы еще посмотрели больше, то сказали бы, что она похожа на кладбище. И то и другое сравнение справедливо. А почему, дорогой? Потому что армянский человек жил в постоянном ожидании опасности. Посмотри, пожалуйста, сюда! Ты видишь этот лунный горизонт, гору, а что за ней? А если оттуда прибежит сейчас пастух, скажем, с вытаращенными от ужаса глазами, крича: „Турки идут! Башибузуки!“ Что делать? Спасения нет. Дом — крепость. Ни одного окна на улицу. Узкие бойницы. Защищаться до последнего. Если враг сильнее — это уже конец. Это уже не крепость — кладбище. И так было веками… Но больше не будет. И таких деревень не будет в Армении. Пришла советская власть! Все! Конец вандализму, конец резне! Дружба народов». Так он сказал тогда. По-моему, он прав…