«Ну, так я тебе половину должен вернуть», — сказал я и так ему дал, что он под гору покатился, встал, мне кулаком машет, а я как будто догадался, что он бандит. Свой разве позволил бы себе такое! Его потом за грабежи в Буйнакске хлопнули… О, много, много можно рассказывать о гражданской войне! Мы были, знаешь, как сторожевые псы революции. Так себя называли! Стерегли против всех врагов завоевания Октября. Эти горы я наизусть знаю…

Он говорит на привале, на ходу, вечером, в том доме, где ночуем. У него неиссякаемый юмор Ходжи Насреддина и что-то от горского воплощения Кола Брюньона. Он лиричен и по-народному простодушен. Я понимаю, что его природный юмор помогает ему жить.

Он большой задира. Со смехом он рассказывает:

— Слушай, ехали мы однажды с заседания из Махачкалы. Извозчик — цудахарец. А компания — слушай: один — скряга, собрал в карман все остатки хлеба, что были на тарелке в гостинице, другой любит поспорить, его не корми три дня, дай только поспорить, а третий — это знаешь какой человек: он в прошлом сельский учитель, потом стал завбанком, большой любитель женщин, служил в Наркомздраве, сам для себя собрал консилиум, чтобы узнать, здоров он или нет, — вот он ехал. И вот я решил их разыграть. Тот, что любил спорить, сейчас же попался на удочку, заспорили до драки, остановил цудахарец линейку, они вылезли на дорогу, друг на друга с кулаками. Успокою их — они влезут на линейку, едут тихо. Потом этот, что хлеб собрал в карман, он из аула Каче, а там все отходники в старое время занимались нищенством как профессией. На это намекнул принципиальный человек, что любил спорить, я его поддержал, опять спор, опять остановка, драка, опять совершим масляхат, я их помирю, как отъедем — снова спор, такой спектакль всю дорогу, как в театре. Уже цудахарец сам останавливает лошадей, как у нас снова до драки доходит. Он вошел в курс дела, а лошади, знаешь, и те стали понимать, когда надо остановиться.

В общем, вижу, они уже утомились, пыла уже у них нет, думаю: ну ладно, повеселимся в другую сторону. И такой зашел спор у нас: разве цудахарцы — люди? Тут они все объединились. А наш тихий извозчик терпел-терпел по своему адресу, а потом с таким, знаешь, треском, с каким рвутся гнилые штаны, он выхватил кинжал в полтора метра, валлаги, честное слово! Лошади остановились. Сельский учитель бросился под линейку, вопя: «Спасите!» Кто в кусты, я сам испугался — вдруг кинжал в ход пойдет. Уговорил цудахарца. Он сказал: «Пошли вон! Вы меня оскорбили, не повезу дальше». Тут я ему разъяснил, что это было в шутку, никто не хотел его обидеть. Сельский учитель вылез из-под линейки, все уселись, ехали молча до аула, в ауле разошлись не прощаясь. Человеческая комедия! Людей, знаешь, надо переделывать. У нас в горах старого много. Я в театрах не бываю, но тут такой был театр — я всю дорогу до дому как вспомню, так хохочу! Всю дорогу один хохотал. Как вспомню, не могу удержаться…