Так мы ползем на перевал.

На широкой площадке перевала нет никаких признаков снега, зато вдали мы видим белые пятна на дальних горах, и внизу, под нашими ногами, лежит уже лакистанская земля, родина Юсуфа. Мы вышли на перевал первыми. Наши кони медленно выходят вслед за нами. Им надо дать отдых.

Мы полны сил. Солнце светит, зеленая трава между камней перевала привлекает наших усталых скакунов. Я вижу над самым перевалом хорошую горку, небольшую, но с такими уютными выступами, что мной овладевает неодолимое желание влезть на нее.

— Полезем! — говорю я Юсуфу.

— Полезем, — соглашается он, и мы начинаем легко и быстро подыматься.

У меня на ногах лезгинские шаламы, купленные по дороге, в ауле Аракхул. Они делаются из толстой шерсти, ткутся, как ковер. У них рисунок должен идти по всему верху. У моих узор не кончен. Женщина не хотела продавать, но у нас не было времени искать других. Мы купили недотканные шаламы. Они хорошо держатся на ноге, у них, как у пьекс, загнутый крепкий носок, в них хорошо лазить по скалам.

С вершинки открывается вид на всю долину, хорошо виден подход к перевалу с севера, кругом горы, новое море гор со снежными и голыми вершинами.

Юсуф кричит нечто яростное.

Я смотрю вниз и вижу, что, отдохнув и пасясь на перевале, наши кони, незаметно для себя обойдя всю площадку, повернулись спиной к северу и начинают медленно, жуя травку, спускаться на юг, туда, откуда мы пришли.

Мы скатываемся с горушки с завидной быстротой. Устремляемся вслед за беглецами. Схватив их за повод, мы тащим их снова на перевал и спускаемся с ними на северную сторону.

Тут, у выходящей из камней крохотной речки, на полянке, заваленной остатками древней морены, мы оставляем коней, как в естественном загоне, а сами занимаем такую маленькую полянку меж камней, с которой нам видны и кони и тропа, ведущая на перевал.

— Мы заработали себе обед, — говорит Юсуф, — теперь скоро отсюда не уйдем…

И мы располагаемся на полянке. Юсуф извлекает из недр своего хурджина баранью ногу, из другого — лепешки и большую бутыль с красной, горящей на солнце жидкостью.

— Что это такое? — спрашиваю я.

— Попробуй, потом скажешь, — говорит Юсуф, наливая мне в кружку красного пойла.

— Это водка! — хлебнув, кричу я. — Но почему она красная?

— Я увидел, в Ахтах вишневый сок продавали. Я для красоты влил туда соку. Так лучше идет. И внимания не привлекает.

Мы отдыхаем, едим и пьем. В поле нашего зрения показывается старик на старом-престаром коне, который, как и старик, кашляет и задыхается.

Увидев нас, старик слезает, кряхтя, со своего чудища, отпускает подпруги, пускает коня пастись, сам идет к нам и тяжело садится на камень.