— Посмотри! — Он показывает, вытянув свою камчу вперед. — Там же какой-то чудак едет на кобылке! Кто из горцев сядет на кобылку? А этот сел, — видно, нужда заставила. Вот твой храбрец чует кобылку, и как ветер ему в ноздри ударит, он сразу бросается вперед. Потом он ее теряет из виду, успокаивается, — опять она, ее слышит и видит, и опять скачка. Так дело не пойдет… Остановимся. Пусть чудак отъедет подальше…

Кобылка исчезает. Мы одни в пустыне перевального подъема. Петли дороги закручиваются все круче и выше. На одном повороте наверху появляется кобылка. Мой конь делает судорожное движение и рвется вперед. Это просто ни к чему. Я говорю ему, как Юсуф:

— Стой! Так дело не пойдет!

Я выбираю небольшой уступ, с трех сторон обрывы. Я слезаю, перекладываю повод так, чтобы он резал рот вместо мундштука, которого нег, влезаю на коня и резко его останавливаю. Выше меня подымается Юсуф. Он останавливает своего коня и смотрит, что будет.

— Будет представление! — кричу я, приготовившись.

Вверху, высоко над нами, на повороте, показывается кобылка. Мой конь, сдержанный мною, делает свечку. Но кругом обрывы. В ярости он опускается на то же место, где стоял, и наклоняет голову. Я знаю, что сейчас он со всего размаху ударит меня головой. Я отклоняюсь всем корпусом назад и, когда он бьет головой, ударяю мягко кулаком ему меж ушей, и он кричит от бешенства. Снова он крутится на месте, снова хочет ударить меня, но у него ничего не выходит. Так мы боремся между обрывов. Он косится в обрыв своим диким глазом, пена уже висит на трензелях, повод рвет рот, так как я передергиваю его. Наконец кобылка исчезла где-то в высях перевала. Ее больше не видно на поворотах. Я даю коню ход, и он хочет мчаться, но высота берет свое. Подъем крут! Постепенно конь успокаивается, и я вижу, что с каждым часом ему труднее и труднее набирать высоту. У нас нет никаких тяжелых вьюков, но высота уже свыше двух с половиной тысяч метров, и мы видим, что наши скакуны изрядно притомились. Они останавливаются, тяжело дышат, осматриваются, как будто хотят найти возможность сбежать… Но нет! Надо идти вперед.

Они начинают спотыкаться. Мы слезаем и ведем их в поводу. Последняя тысяча метров дается им с непривычки с большим трудом. Они останавливаются и, зло посматривая на нас, стоят, — они устали, им все трудней идти, но выхода нет.

Мы идем рядом с ними и издеваемся над ними как можем. Они, чувствуя, что их самолюбие задето, начинают ускорять шаг, но скоро выдыхаются и опять стоят. Мы подгоняем их, как ишаков, криками и легкими ударами камчи.