— Может, — отвечал я, — еще Пушкин сказал, что среди нас есть Гёте, не написавший ни одного стихотворения.

— Но как ты это понимаешь сам?

— Я понимаю так, что все, что связано с поэтическим ощущением, все это есть у человека, но он только не закрепляет этого ощущения, не записывает это короткими строчками. Кроме того, такой человек и в жизни руководствуется поэтическими движениями…

— Ну, тогда я тебе покажу завтра такого поэта.

— Мы куда-нибудь поедем?

— Зачем? Он тут, под боком, — сказал Юсуф, — пойдем к нему утром.

Человек, о котором мне говорил Юсуф как о поэте в душе, оказывается, был муллой, он обучался в молодости корану в Аварии, вернулся в Шовкра и стал таким пламенным проповедником, что его проповеди собирали множество людей. Издалека приходили мужчины и женщины, чтобы послушать муллу, наставляющего в вере.

Аул шумел о его изумительных толкованиях корана. В мечети порой не было места, и пришедшие становились под окнами и толпились у входа. Слава о новом глашатае истины долетела до Хунзаха и Чоха, и местные духовные власти решили послать специальных послов, чтобы они сообщили, исследовав на месте, в чем заключается сила этого муллы, по речам которого народ просто сходит с ума. Есть ли это новый подъем мусульманской веры или что другое? Никогда не было такого интереса к вопросам корана, как теперь, когда этот молодой мулла начал свои проповеди.

Посланцы пришли, притворившись простыми пилигримами, в крестьянской одежде, с палками, как настоящие ходоки, жаждущие припасть к источнику веры. Но то, что они услышали, их так поразило, что они, не веря своим ушам, пришли и другой и третий раз, и только после этого им открылось неистовое, вопиющее, преступное, вольнодумное осквернение истинной веры.

Вместо сурового, порой мрачного, освещенного фанатизмом, требовательного и строгого учения пророка перед верующими превозносилось нечто ошеломляющее своей противоположностью. Это была смесь эпикурейства с его сознательным стремлением человека к счастью и гедонизма, порожденного еще в древности киренской философской школой, которая считала, что высшая цель жизни и высшее благо — наслаждение.

Молодой мулла строил все свои эпикурейско-гедонистские проповеди, к ужасу посланцев, на самом коране, толкуя его суры в таком духе простых житейских истин, что необыкновенно истолкованный коран потрясал воображение людей и очень им нравился, потому что был земным, домашним, и славословящим жизнь человека, и вполне его устраивающим.

Посланцы побоялись вызывать муллу на спор перед народом, чтобы обличить его немедленно, но они удалились так же незаметно, как пришли, и рысью помчались в Хунзах и Чох, чтобы поднять там все грозные силы против еретика и безумца.