— Вот, — говорит он, — когда-то ходил в нем, а теперь куда я в нем пойду — овец пасти? Чтобы грязный козел забодал мне этот пиджак? Какой город Баку! Я ходил как царь, а теперь я пастух. Мне даже снятся овцы, что они бегут в реку с обрыва! Хороший сон, а? А я отвечай за них! А, спой, ашуг, что-нибудь для души!..

Ашуг понимающе смотрит, как убирается обратно пиджак, и жилетка, и брюки. Потом хозяин наливает нам по стакану водки и, выпив, крякнув, кладет руки на стол и молча глядит на нас, почему-то напоминая маленького мокрого тюленя с круглыми глазками.

— Ты споешь свою песню? — спрашивает хозяин.

В дверях стоит жена его, тихая женщина, старая и худая, за ней видны два подростка, жадно смотрящие на нас.

— Я пою старые песни, — говорит ашуг, берет кумуз, и в тихую комнату врывается его пронзительный, резкий вопль, который сменяется какими-то рыдающими звуками, потом становится грустно-плавным. Он поет с закрытыми глазами, и струны кумуза звучат, поют, как поют провода под ветром; все невольно замолкают. Что же поется в старой песне? Поется про какую-то обиду, неясную, затаенную:

«Одна лошадь осталась и скучает на конюшне без товарища. Распрягся теперь плуг мой, оборвалось маленькое счастье бедняка. Не пойму, за что мне взяться, не подсказывает исхода мой ум темный. Не знаю я, как быть. Кому сказать? Где искать защиты?»

Он кончил петь, вздыхает хозяин, жена вносит закуски, дети теперь встают сзади отца.

— Я пел песню Исаака Саламова из Аксая, — говорит ашуг Искандер, — это он сочинил, когда без его ведома родственник шейха кулак-торговец ездил на его лошади, напоил ее после скачки, и она издохла…

Мы едим скромный ужин, приложив к хозяйскому угощению остатки нашей бараньей ноги и остатки красной нашей водки. Хозяин говорит:

— Юсуф, когда я буду носить этот костюм, как в Баку, здесь, дома, ты можешь сказать мне?..

— Могу, — говорит Юсуф, обгладывая баранью кость, — ты видел, как мимо тащат через перевал бревна, лошади по одному тащат?

— Видел, — говорит хозяин, — для чего тащат, не знаю…

— Чтобы была телефонная линия у нас в Лакистане еще одна, чтобы можно было говорить с Махачкалой. Люди трудятся для будущего. Знаешь, сколько стоит каждый столб, — четыреста рублей кубометр, а проволоки нет…

— Проволоки в Рутуле нет, — говорит ашуг, — надо издалека везти.

— Вот видишь, еще дальше надо везти. Еще расходы. Знаешь, как сделали в одном месте, не буду срамить товарищей, называть. Сделали себе линию, а проволоки нет. Написали друзьям, родным в Баку, в Киев, в Тбилиси, всюду написали. Доставайте проволоку. И прислали, валлаги, отовсюду проволоку. И линия заработала. А потом оказалось, что они срезали провода под Баку и под Киевом и даже под Москвой и прислали. Можно так делать? Нельзя! Значит, надо своим трудом доставать…