Через полчаса Пахомов и Буров-младший сидели в балке́, где разместилась столовая нефтяников, и Димка, хлебая обжигающе горячий борщ, рассказывал Степану Петровичу, что вот такая «запальная работа» у них уже идет вторую неделю.
— Натворил дел этот Савушкин, — тяжело вздохнул Димка. — Мне через три часа на смену опять. Только три часа и могут ребята выдержать на таком морозе.
Степан Петрович пил горячее молоко с растопленным в нем сливочным маслом и слушал рассказ Димки о том, как «ребята пластаются на этом собачьем холоде круглые сутки».
— А дело двигается медленно, — простуженным голосом говорил Димка. — Приходится перекраивать все то, что тут раньше нагородили.
— Впредь умнее будете… — весело сказал Пахомов, но Димка так полыхнул на него красными, воспаленными глазами, что он отказался от своего шутливого тона.
Продолжали они беседу в спальном балке́. Димка, забравшись в постель, говорил Степану Петровичу:
— Знаете, получил письмо от Риммы. Сдурела девица. Едет сюда… Ну, как же она здесь? — И он развел руками, показывая этим жестом, что сюда никак нельзя ей ехать. А покрасневшие глаза выражали другое: в них были восторг и восхищение ее отчаянным поступком, они будто говорили: «Ее все равно не удержишь, она такая…»
— Конечно, здесь не мед. И не для женщин край, — помолчав, ответил Пахомов. — Но с другой стороны… Пока молодые, пока есть энергия на безоглядные поступки, надо дерзать. Надо дело делать, нарабатывать биографию…
Он посмотрел на притихшего Димку и умолк. Тот лежал с закрытыми глазами, выпростав из-под одеяла большие руки с въевшимися в них маслом и черными точками металла, с отметинами ожогов и ссадин. Это были руки рабочего человека. Пахомов собрался сказать об этом Димке, но увидел, что он спит, и Пахомов неслышно поднялся с неудобной трехногой табуретки и поправил край одеяла, свесившийся с постели.
«Нет, за этого парня теперь могут быть спокойны родители», — подумал Степан Петрович.
Эту встречу в пасти «черной дыры» с Димкой тоже в роман надо бы… Нужно пристальнее посмотреть на молодых в работе.
…Телефон был выключен в последние дни, и Пахомов будто выпал из «яростного и прекрасного мира». «Надо немедленно вписываться, даже ввинчиваться в суету сует», — посмеивался Пахомов над собою и включил сначала телевизор, а потом взялся за телефон.
Кому звонить?
Александру Ивановичу? Рассказать о том, что видел в его Владимирской области? Так он об этом и без него знает. Предложить ему выступить в газете? А согласится ли старик? Лучше к нему поехать. А сейчас надо позвонить Михаилу Бурову. Он теперь рядом… Какое же это счастье, когда есть друг, понимающий тебя, родная душа. В любую минуту можешь снять трубку и сказать: «Я еду к тебе!» или «Приезжай!».