Но чудес не бывает. А впрочем… Я счел за чудо, когда увидел, что мне навстречу идет стройная загорелая девушка. Она шла походкой солдата — если солдат на марше, а не на параде.

Я даже икнул, как тот верблюд, когда узнал по походке и выправке Наташу.

— Наташа! — закричал я так громко, что она вздрогнула. — Наташа! Неужели это ты?

Она не сразу узнала меня. А когда вспомнила, то улыбнулась:

— Да, это я. Я часто, очень часто хожу по этой дороге.

— А где же наш генерал?

Она на секунду опустила глаза, потом ответила:

— Папа умер. В одну секунду. У него был инфаркт.

Наверное, у меня был очень жалкий вид. И Наташа великодушно попыталась ободрить меня:

— Очень коварная болезнь. Кажется, раньше ее называли разрыв сердца. Вот так. А вы все так же: пешком, шажком — с пустым мешком?

— Все так же, Наташа, все так же — с пустым…

Баклажан

Баклажан

Вообразите баклажан, на котором вдруг выросли кудряшки, обрамляющие круглую лысину, обозначились дуги бровей; под повислым носом спрятались маленькие усики — баланже, и вся эта в общем-то не очень густая растительность засверкала чистейшей стариковской сединой.

Как и положено спелому баклажану, он отливает синевой, особенно в той части, которая теперь стала лысиной. Представьте себе также, что «баклажан», хитро подмигнув, сказал вам вполне доверительно:

— Золотое было перо у жар-птицы да пупок у царицы; а мы этого не видели и знать не могим…

Поверьте автору на слово, что Федор Федосеевич, о котором здесь идет речь, не будет в обиде на эти строки, ибо истинные философы сильны не познанием добра и зла, а предельной самокритичностью к собственной персоне, удостоенной чести существовать во времени и пространстве. А я был молод и глуп, как репа, в то время когда Федосеевич по складу души уже сформировался как философ.

Прежде чем стать философом, Федосеевич сменил множество профессий, из которых первой была кинолог, а последней — продавец пива. Он также занимался врачеванием крестьянской скотины, пел куплеты с эстрады, был мелким служащим и членом-пайщиком.

Когда-то, в далекие годы нэпа, он, полный молодости и задора, пробовал свои силы в качестве газетного фельетониста. Это окончилось для него печально. Очевидно, здесь ему сильно повредила кинология, в просторечье называемая собаковедением.

Давно уже известно, что успехи фельетониста зависят не оттого, сколь смешно он пишет, а оттого — как сумеет отвертеться от написанного. По молодости лет наш герой этого не знал и единожды сочинил фельетон о вполне конкретной личности, не потрудившись придумать ей даже прозрачного псевдонима. А так как в литературном отношении он был не очень силен, то ему пришлось прибегнуть к кинологии. Портрет героя фельетона был бегло описан так: