Теперь они подросли, и ты остался самым маленьким моим другом. Скоро и ты подрастешь и будешь вспоминать, как в Малеевке, под Старой Рузой, я оставлял тебе записки под пеньком и учил делать шалаш из веток.

Когда ты станешь совсем взрослым, я к этому времени тоже чему-нибудь подучусь. Давай хорошо учиться? Говорят, это никогда не поздно. А потом, в каникулы, ты приедешь погостить в наше солнечное Эльдорадо — на Нижнюю Волгу.

Город, в котором ты живешь, прекрасен, но стерлядку там уже не выудишь. Правда, Юрий Долгорукий ловил и нам велел, но теперь она не клюет.

Приезжай на Волгу, я покажу тебе пляжи лучше, чем в Ялте и солнце, как в Сорренто. Ты будешь купаться, загорать, ловить рыбу, а я буду варить раков и напевать:

И я подарю тебе свой самый старый спиннинг — ему уже двадцать лет.

Так уж все совпало: когда я рос, у меня не было папы, а теперь, когда вырос, мне некому подарить спиннинг. А что они — девчонки-то? У Венеры Милосской хоть рук не было, а этим и руки даны на то, чтобы они головы перекрашивали.

Его звезда…

Его звезда…

К осени звезды падают чаще. Почему? Спросить бы у приятеля, но он спит. Я неуверенно толкнул его в бок:

— Слушай, Середа, почему к осени звезды падают чаще?

Даже в темноте видно, что он открыл только один глаз…

— Отстань.

— Нет, почему?

— Поспевают — и осыпаются, как ягоды. Спи.

Вот он такой, Середа, — поговори с ним…

Когда это было? Это было очень давно? Да и было ли? Было!

Мы тогда ночевали у реки вдвоем: я и он, Тихонов, Сережка Тихонов, которого в школе звали Середа. Родятся на свете люди, как бы излучающие привет и теплоту. Он был таким. Его любили все, а он был совсем обычный мальчишка. Его вызывали к доске, и он вспыхивал. Он не мог лгать — просто не умел. Учитель по румянцу на щеках догадывался: «Тихонов урока не знает» — и спрашивал: «Не учил?» Середа опускал голову. «Садись, — говорил учитель, — хорошо, что не врешь, плохо, что не учишь».

В перемену мы ругали Середу: «Бузу такую не ответил. Шел бы к доске и крутил… Выкрутился бы…» Середа беззащитно улыбался, и, пока мы с гиканьем носились по двору, он читал учебник.

Хлеб тогда давали по карточкам. Нет, это было не в войну — раньше. Однажды Аркашка Фокин потерял карточки. Он сидел на парте и выл. Выл противно, в голос, утирая грязной рукой то один, то другой глаз, а слез не было. Аркашка знал, что слезы будут потом, когда отец задаст ему взбучку. Аркашкиного отца знали. Он был бондарь, высокий, сутулый человек, с тяжелыми руками. Пока Аркашку утешали, Середа решил какую-то задачку. Он что-то делил и умножал, потом заявил на весь класс: