— Вы не должны себя чувствовать в школе, как в забегаловке, — объяснял Олег, — заплатил — выпил — пошел дальше. «Прокат» — отвратительное слово. «Прокат» — временное, не свое, чужое. Школа всегда своя. Все в ней сделано своими руками. Мы начинали в сарайчике, на одной из аллей Петровского парка. И лошади были только две — Батавия и Резон. Сегодня вы сами увидите наши конюшни и манеж. Дали нам такие возможности и средства. Правда, средств не всегда хватает, не все влезает в школьную смету, но мы не рабы сметы. Это вы запомните. Вот в прошлом году понадобилась площадка с естественными препятствиями — в смете таковая не предусмотрена. А соревнования — праздник школы. Праздники не отменяются. И за две недели мы построили за городом конкурное поле. Своими руками насыпали десятки тонн грунта, прорыли рвы, канавы, выстроили укрепления… И еще давайте запомним, — в настоящей работе мелочей не бывает. От порядка на манеже до порядка в конторе…

— Театр начинается с вешалки? — не выдержал бородатый.

— Вот, вот! Вы кстати вспомнили. Театр, завод, пионерский отряд, конноспортивная школа — это всегда коллектив. И чем больше святых традиций, патриотического отношения к делу, тем крепче он спаян. А что касается этих изречений, их надо не только помнить, но и применять. Так что с окурком это у вас неудачно получилось. — И, подбодрив бородатого белозубой улыбкой, он сказал: — А теперь — вниз! Посмотрим нашу школу!

И пока ученики выходили в узкую дверь, он, наклонившись к Новикову, зашептал:

— Будь добр, зайди к Шурочке, передай, что я не смогу сегодня обедать дома. В Комитет вызывают. Я бы позвонил, но что-то она закисла. Может, вместе пообедаете?

4

Черный круг хула-хупа крутился, превращался в восьмерки, в спирали, обволакивал Шурочкину шею, плечи, талию, бедра, со стуком падал на пол и снова крутился. Коричневая с белым ободком кассета на магнитофоне тоже крутилась, крутилась гораздо быстрее. Казалось, крутилась и сама музыка — четкий и ровный, как стук швейной машинки, твист, иногда перебиваемый густыми, непрохаркавшимися голосами, очень озабоченными голосами, сообщавшими что-то о неизбежном бэби.

Новиков сидел в глубоком мягком кресле у окна. Шурочка хотела закончить свой предобеденный тренаж. Она стояла в купальнике перед трюмо в старенькой раме с обвалившимися ореховыми завитушками, так что Новиков видел ее сразу, со спины и спереди в зеркало.

Бывают такие целомудренные фигуры: что ни сделают, как ни повернутся — все пристойно, сдержанно, осмысленно. А может, не фигуры, а натуры? В сущности, хула-хуп, — непрерывное вращение задом. Для этой процедуры следовало бы запираться на ключ в полном одиночестве. А Шурочка работает с обручем исправно, терпеливо, деловито — хоть в казарму ее поставь, ни у кого похабной мысли не появится. Наверно, все-таки дело в анатомии. Вон какая она долговязая, длинноногая, длиннорукая, самой природой предназначенная для спорта, правда, не для конного. Костяк тяжеловат. Может, потому и не сделала спортивной карьеры?