Старая бабка вытащила носовой платочек и тоже всхлипывала и утирала нос, покрасневший от плача и от частого вытирания.

— Ты еще пожалеешь об этом, как та собака, что ощенилась девятью щенками, — сказала она.

Йошка не отвечал. Он смотрел на плиту, его мучил голод.

Мать заметила его взгляд.

— Еда там, бери.

Йошка не торопился. Он чувствовал себя неловко. А ведь он весь день ничего не ел и даже не заметил этого. В доме у них было заведено: тот, кто голоден, запускал руку в корзинку с хлебом и отрезал себе ломоть. Никакого порядка не соблюдалось: ели утром, уходя на работу, и вечером, по возвращении. Но сейчас у него не было работы, а идти на людскую ярмарку продавать себя он не испытывал желания. Йошка надеялся обойтись летним заработком и неотступно ходил за Жужикой. Он даже боялся, как бы кто-нибудь не зазвал его на работу…

Йошка медленно поднялся.

— Вот это? — хмуро спросил он, подойдя к очагу и приподняв крышку горшка с фасолью.

Из горшка вкусно пахнуло: это была добрая фасоль; каждое зернышко полное и мягкое, словно каштаны. Йошка очень любил ее, хотя мяса в горшке не было и в помине. Он взял жестяную ложку и начал есть.

«Что же, если я уйду отсюда, они тоже многое потеряют — это ясно: ведь я уже не буду больше отдавать в дом свой заработок, а братишки — те еще мелкота», — сосредоточенно раздумывал он за едой, уже несколько успокоившись и даже с каким-то злорадством.

В комнату вбежали его младшие братья.

— Ты уже ешь? — зашипели они, потому что им самим не давали еды, пока не придет отец.

Йошку разозлило, что эта мелюзга так непочтительна к нему — дергают его за полы одежды, словно он такой же сопляк, как они.

— Брысь отсюда! — рявкнул он на них.

— Йошка уже ест! — визжали ребята.

— Да, ем!

— Тогда и я буду!

— Брысь ты! — И он дал пинок в бок одному из них.

Тот сразу же заревел.

Мать посмотрела на них.