Он задохнулся, взял табакерку с эмалевой Екатериной, постучал в нее, защемил щепоть, стряхнул и крепко зарядился. Даринька впивалась в его слова. Губка ее сникла в восторженно-детском умиленье. Старец устремил в нее свой взор и, что-то видя, заерзал в креслах, протянул руку к мутным фотографиям над диваном и тыкал пальцем:

– Ее сиятельство княжна… Ольга Константиновна… – сказал он, недоуменно озираясь, – но она… скончалась?.. – он потер потный лоб. – Очень… атмосфера… – и разинул рот.

Виктору Алексеевичу вспомнилась картина в «Третьяковке» – «Меньшиков в Березове» – «похож, суровостью… крупнее только».

– Так вот, это Дайнька, дочь Липочки, которую их сиятельство выписал из Высоко-Княжьего… теперь большая…

– Так-так… да-да… сия благородная барышня?!.. Господи… ее сиятельство княжна… – показал он на Дариньку, хотел привстать и отвалился в креслах, – Ольга Константиновна, живая!..

Он смотрел, покачивая головой.

– Их сиятельство изволили сказать братцу… Я стоял по правую их руку, кушали они: «Будешь уважать!» И объявили свою волю: «Я сочетаваюсь браком с моей кроткой Липочкой… и наша Дайнька… по высо-чай-шему!.. – он погрозился, – будет именоваться „Ее сиятельство княжна Дария Федоровна…“ и ты будешь уважать… за-кон!» – в-за пример с графиней Шереметьевой. Только граф Шереметьев женился на крепостной крестьянке… а наша Липочка была внучка прото-по-па!.. Пращур его сиятельства был наместником в Суздале… и прото-поп!.. тоже с тех местов. А у прото-по-па была…

– Да, и вот она от правнучки того протопопа… – перевел Виктор Алексеевич на Дариньку, – вспомните-ка, почтеннейший Макарий Силуаныч?..

– Так-так… Дайнька… Ну, ка-ак же!.. – просветлел старец и зарядился табачком, – На руках нашивал… за ручку водил в парках… рыбок кормили… Его сиятельство, бывало, скажут: Слоныч… – Они меня Слонычем именовать изволили в приятную минуту… я крупный, а тогда каким я был… кавалергарда выше!.. – Слоныч, скажут… – ты мне ее не урони, Дайньку… золото мое… И примут с моих рук, под ребрушки… Москву покажут. На ночь приходили к колыбельке, перекрестить… Молодой, на тридцать на первом годочке, на охоте… злой случай… слепая пуля… на номере стояли, за кустом… была облава… В Сретенье Господне, помню…

– Его убило?!.. – вскрикнула Даринька и закрестилась.

– Господня воля. Красавец, прынцессы набивались, ирцогини!.. А князинька был мудрый, все науки знал… – он поднял палец, – и благородный аттестации. Говорили: «Женюсь на единственной любови… мне ее Бог вручил».

Даринька упала на колени перед Макарием Силуанычем, сложив перед собой ладони. Шептала вздохом: «Вы все се-рдце… се-рдце…» Излились градом слезы, как у детей. Она схватила руку Макария Силуаныча и поцеловала. Он принял руку и откинулся на креслах.