Прочитали от имени суда приговор, в котором го­ворилось об издевательстве над церковью и о покушении названного Христа на истинную веру, о том, что назван­ного Христа магистрат, которому церковь того Христа отдала, приговорил (при одном возражавшем, бургомистре Юстине) покарать, с лживым своим крестом, милосердно и без пролития крови.

Латник хлестнул Юрася бичом, чтобы лучше за­помнил.

— Ясно, — отозвался тот, вскидывая на плечо тяжё­лый крест. — Чего бы они ещё пролили? Кровь они вы­пили давно, и из меня, и из людей.

И пошёл по Взвозу вверх. Очень-очень медленно. Тяжело было, да и спешить не было причины.

Лотр ещё час тому назад отослал к Жабе гонца. Около Воздыхальни уже два дня назад были подготовлены поленница дров и столб, и поведение войта, отка­завшегося скрепить использование костра своей подпи­сью, выглядело, по меньшей мере, странно. Надо было узнать, что это означает, и, если войт подписывал кон­фирмацию пьяным, добиться, чтобы зачеркнул свою подпись и возвратился к старому своему предложешно, к каре огнём.

Кардинал стоял на замковом гульбище вместе с Бо­сяцким, Комаром и светскими властями, ожидал, слу­шал, как долетают от Немана ангельские песнопения, и смотрел, как повсюду — на башнях, на крышах, на сте­нах, на шпилях, в окнах и на решётках врат — стоит, ви­сит, льнёт, шумит, шевелится народ.

А по Взвозу ползла и ползла вверх пёстрая и пыль­ная уже змея процессии. Братчику было мучительно тяжело идти. Солнце жгло, ноги вязли в пыли и песке, которые были за лето стократ перемешаны ногами, ко­лёсами грузовых повозок, копытами коней. Вся торговля Городни проплывала от кораблей к складам и от скла­дов к кораблям по этой дороге. На всю эту торговлю он, Юрась, и посягнул, им она была продана.

Тяжело идти. Пот льёт со лба. Если бы воткнули в рот кляп, как предлагали, не взошёл бы. Это и застави­ло их отказаться. Это и ещё то, что хорошо организованный «справедливый гнев народный» заглушит любые его слова, если бы даже и вздумал бросать их людям. Тяже­ло! Огромный крест сгибает почти пополам. Вот и конец комедии, на участие в которой его силой толкнули не­сколько месяцев назад.

Как раз в это время к гульбищу подлетел гонец, спрыгнул с коня, взбежал по ступеням, начал шептать что-то на ухо Лотру.

— Кто? — побагровел тот.

— Неизвестно. Утром только и нашли. Не любил он, если его от того занятия отрывали. Говорят, монах какой-то заходил.

Лотр и Босяцкий смотрели на толпу. Монахов под капюшонами там было действительно неисчислимое множество — чудовищная сила.

— Может, осмотреть всех? — тихо спросил доми­никанец.