— Пускай! Пускай!
— Избавитель! Спаситель! Спаси самого себя!
Бекеш передёрнулся:
— Страшно.
— Потому мне и надо убегать. Видишь, они дозрели. Не сегодня, так завтра возьмутся и за нас. И эти 6удут помогать и одобрять. Говорю тебе, они дозрели. Тебе ещё можно некоторое время оставаться тут. А я оскорбил Лотра. Этот не забудет, вспомнит.
— Страшно, — повторил Бекеш. — Я понимаю тебя. Как бы и мне не довелось убегать отсюда следом за тобою.
— Слышишь? — спросил Криштофич.
Кто-то невдалеке от них философствовал, бил себя кулаками в грудь:
— Вот я верю. Я истинно, глубоко верующий. Но ведь верховные люди, начальники, должны пойти мне навстречу, помочь, раз и навсегда распорядиться, во что мне верить.
— В том-то и дело, — согласился с Кашпаром брат Альбин. — В Городне нам больше нету дороги, нету жизни.
...В этот момент камень ударил Христа по голове. Сразу за этим молодой купчик подскочил, бросил пригоршню грязи. Братчик рванулся к нему, такой страшный, что купчик заверещал, бросился от него, упал под ноги толпе.
— В том-то и дело. Над пешим орлом и ворона с колом.
Вопил, надрываясь, так, что глотка раздувалась от крика, звероподобный Ильюк:
— Распни!
Вопил и не видел, что совсем рядом с ним — незаметный серый человек в свитке с длинными рукавами. Смотрит тусклыми, будто бы незрячими, глазами то на расстригу, то на Христа.
Серый только что пришёл в Городню. Прятался от гнева Ильюка и святой службы, ибо не исполнил поручения. Но, прослышав о наказании смертью, не выдержал, пришёл. Теперь ему было неописуемо скверно. Оживали в его фанатичной тёмной душе какие-то образы, воспоминания, сравнения. Вот кричит тот, кто когда-то равнодушно послал его на смерть, и вот ведут человека, которого не взял икол и который простил его за покушение на свою жизнь. Скверно это всё.
Серый слушал. Невдалеке от него тихо разговаривали мужчина — видно по всему, иудей — и женщина. Переодеты, но он узнал их. Они тогда были с этим. Ему совсем не хотелось их выдавать.
— А я думал: самый большой шум — это когда в Слониме распределяют доход кагала. — Глаза Раввуни подозрительно блестели.
— Молчи, милый.
— Я-то молчу. Я кричу тем, что молчу.