Вдаль уходил косой, извилистый мощеный спуск со стрелки, слева открывались пестрые строения Заволжья, а впереди, перед рекой, в луговой низине заблистали озерца.

Но вот еще мгновение, и, крепко опершись цепкими тонкими пальчиками на обшлаг парадного френча своего высокого покровителя, молодая женщина опустилась рядом с приставом, утонув в мягких кожаных подушках фаэтона. Теперь ей хорошо было видно не столько окрест, сколько все, что маячило впереди. Ее руки еще оставались какое-то время в плену. Пристав успел-таки перехватить другой рукой ее тонкие, длинные пальцы и теперь нежно прижимал их к своей мясистой ладошке, а молодая соседка, шаловливо смеясь, медленно и, однако, настойчиво высвобождала свою руку из ласковой неволи.

Перед взорами этой элегантной парочки стояла теперь тяжелая серо-желтая полоса, в которой скрывался приволжский рабочий поселок и гремящие цеха Волжских заводов.

— Знакомы ли вы, ваше превосходительство, с женою ротмистра Волобуева, моей подружкой Зиной, в девичестве Рокотовой?

— Как же-с, как же-с, мы по-родственному иной раз встречаемся у них или у меня, а то и на пикничке где-ни-то в леску близ Волги. Разговорчивая, вальяжная дамочка, скажу вам, повезло ротмистру.

— Ну, в самую точку попали, ваше превосходительство, — Зиночка — истинный клад блистательного красноречия.

— Зовите меня, душечка, просто Иван Спиридонович.

— Милейший Иван Спиридонович, — сама тронув пальчиками голубой мундир пристава, повернулась к нему и затараторила Маринка, — вот правда ли, Зина рассказывала, что в польской земле, слышала, есть город Ченстохов, а там собор матки боски Ченстоховской?

— Бывал, любезнейшая, доводилось видеть и Ченстоховскую, — солидно, на низких клавирах бархатного баска пророкотал пристав. — У них, поляков, приговорка даже, на манер нашей «слава богу» есть. Так они говорят: «матка боска Ченстоховска!»

Маринка отняла руку от превосходно пошитого порядкоблюстительского обшлага и широко перекрестилась прямо на заволжские дали. Глаза ее ласково улыбались. А язычок делал свое дело:

— Так вот, славнейший Иван Спиридонович, рассказывают, что и эту рассамую расчудотворную, словно у нас матерь божию Казанскую, воры украли.

Не потерял присутствия духа уездный пристав даже при столь удивительной и, пожалуй, в немалой мере кощунственной в устах верующей девицы новости, которая для него, Ивана Спиридоновича, служаки подготовленного и следящего за газетами не только губернского, но и столичного масштаба, увы, была уже не новостью.

— Может, вы мне, ваше превосходительство, не верите и удивляетесь, как это мой язык поворотился на такое. А я сама не то от Зины, не то от самого ротмистра об этом слышала. Хорошая была подружка. Так увел прямо из моего дому себе в жены ее ваш родственник. Он еще, помнится, пошутить изволил: спалили самую чудотворную, а не покарал господь виновного, даже и не нашли, мол, его вовсе. А и Казань и Ченстохов стоят себе, будто там и чудотворных никогда не бывало.