Кучер, пыхтя, снял ее сак.

— Словно бы камни тама у вас, барыня, — сказал он, пыхтя.

— И то, дружок, правда! Хозяйка частной школы я, купила нонче по случаю три утюга тяжелых да пары три ножниц портновских, а там булавки, метр стальной портновский в рулетке. Спасибо, что помог, дружочек.

— Счастливо оставаться! — пробасил, оскалясь, пристав. — Трогай! — ткнул он кучера тростью. И фаэтон покатил обратно на большак.

Сергей Сергеевич Ермов, утирая длиннющие усы платком, спускался с крылечка их дома, видно, заходил к Григорию.

Лучшей встречи нельзя было и желать! На сей раз все привезенное сначала затащили в прихожую. А когда стемнело, то, что оставалось в саке, Петр, приехав из города, рассортировал и отправил на хранение к Терехину.

Над сонным рабочим поселком опустилась ночная мгла. Разве что там, в дальней дали небес, как некогда в рождественскую ночь над родной лесной заимкой, вспыхнул ярким светлячком полночный свет северной звезды.

12. СВОЕЮ СОБСТВЕННОЙ РУКОЙ…

12. СВОЕЮ СОБСТВЕННОЙ РУКОЙ…

Широко, словно море, разлилась в ярком свете дружной ранней весны полноводная Волга. Другого берега не видно — голубовато-мутная вода подступила чуть ли не к самому большаку.

Березовая рощица близ берега словно бы купалась в реке. Непривычно низко склонялись в ясную синюю гладь огромного озера-залива ветви березок с набухшими весенним нетерпением почками. Кое-где на припеках из них готовы были проклюнуться своим острием махонькие зеленые листочки.

После работы теперь многие сотни рабочих семьями, с детишками и стариками, отправлялись к заливу полюбоваться весенним паводком, отдохнуть близ свежей весенней полой воды.

плыла над поселком боевая революционная песня русских пролетариев: рабочие колонны шли на очередную массовку.

Признанный вожак слободских рабочих Гурий Кисин шагал ныне правофланговым первой шестерки, В своей простой, кажется, единственной, далеко не праздничного вида косоворотке, которую он часто, видимо, стирал, но надевал, как говорится, и в пир, и в мир, самозабвенно тянул со всеми:

остро переживая всю ответственность этого торжественного момента. Если и был среди демонстрантов человек, который кожей чувствовал горячее дыхание боевой рабочей песни, так это, наверное, прежде всего именно он, Гурий Кисин, русский рабочий, человек с горячей, отзывчивой душой и мудрым, умным, раздумчивым, но решительным и непримиримым взглядом на окружающее. Игривый ветерок явно запутался в его мягких и длинных русых волосах.

Рабочую шеренгу замыкали неразлучные друзья — Филя, вышвырнутый с «Централки» (он ни на час не порывал связей со своей братвой с Волжских заводов), и Василий Адеркин, который еще пока удерживался на заводе, хотя уже и испытал губернскую «предвариловку».