— За что царь убивает рабочих? — усилились кощунственные выкрики.

— Долой царя!

Служба была сорвана. Архиерей покинул собор, протоиерей поперхнулся, а хор затих.

И тогда произошло еще более кощунственное и непоправимое. Часть местных хористов снова начала «Вечную память», рабочие подхватили, а громовой голос из толпы (будь это сам Шаляпин, и тот, кажется, не сумел бы так внятно и громко, по всем канонам литургии, как этот худой, рябоватый, с длинными усищами мужик в простой косоворотке) возопил:

— Невинно убиенным Девятого января сего года перед лицом самого царя Николая Второго, малым детям и старикам, женщинам и их сыновьям, а тако же мужьям… вечная память!

— Вечная память! — вдруг вновь подхватили хористы, словно с ума посходили.

Пришлось Борщеву оставить храм, стремглав лететь за казаками, да поздно — все быстро убрались восвояси и проучить было некого.

Эти грустные воспоминания прервал адъютант, непривычно сбивчивым, тревожным тоном докладывая:

— Прилично одетый господин вот уже более получаса… порывается к самому… вашему превосходительству… утверждает, что по неотложному и весьма важному делу… он сам о том заявил мне…

— Имя, фамилия, звание? — прорычал пристав.

Адъютант козырнул, молодцевато развернулся налево кругом и молча выкатился из кабинета.

Но дверь неожиданно широко распахнулась, и на пороге кабинета возникла высокая внушительная фигура самого «прилично одетого» господина с подчеркнуто военной выправкой. За ним растерянно маячил явно чем-то смертельно напуганный адъютант пристава.

— Я не принимаю, — спокойно и холодно сказал входящему Борщев. — Нет времени… Обратитесь через адъютанта по инстанции…

Вошедший широко шагнул вперед и словно застыл. Он более не делал попытки ни продвинуться далее, ни даже заговорить. Вместе с тем и не проявил ни малейшего намерения покинуть кабинет.

Пристав сделал шаг к своему массивному столу, машинально расстегивая красивую матово-желтую кобуру револьвера.

— Вызвать дежурных! — властно крикнул пристав, не переставая следить за человеком, который столь легкомысленно посмел нарушить элементарный порядок в месте, столь опасном для любого, кто посмеет переступить неписаные суровые правила этого особого присутствия.

Но адъютант почему-то медлил и все еще находился в кабинете.

— Говорите, — обратился пристав к незваному пришельцу. Он расценил поведение адъютанта как опасение оставить и на секунду своего начальника один на один с этим субъектом и решил покончить сразу дело, выяснив поначалу хотя бы причины столь дерзкого и вместе с тем непонятного ему вторжения.