Теперь вот и Федор пропал. Куда он пошел? Что еще затеял? «Если между нами и могло быть хорошее, — думала Надя, — то уже не будет. Вряд ли после всего, что случилось, мы сможем улыбаться друг другу и глядеть ясными глазами. Нас всех испачкала ложь и еще что-то, чему нет названия».

К ней приблизился Виктор Муравьев и застыл рядом с таким выражением, будто оказался тут случайно.

— Чего тебе, Вить?

— У тебя что-то стряслось, — сказал он. — Если нужна помощь…

— Помощь мне не нужна. — Надя пошла прочь, а он побрел за ней, чуть приотстав.

— Зря ты так, — бубнил Виктор, — я тебе друг. Пусть ты не можешь любить меня, я это пережил и успокоился. Но мне невмоготу смотреть на тебя такую.

— Какую?

— Надя, тебе точно уши заткнули и глаза выкололи. Ты слепая и глухая.

— Ой, как страшно!

Виктор почему-то не догонял ее, сопел за спиной.

— Мы с тобой похожи, Надя. Когда мне плохо, я тоже стараюсь замкнуться, загородиться от всего. Но это не поможет. Спасает только время. Время проходит, и мрак обязательно рассеивается… Ты влюбилась, Надя?

— Да, по уши.

Некоторое время они шагали молча.

— Витя, — заговорила Кораблева, — если про меня станут говорить, что я подлая, развратная лицемерная тварь — ты поверишь?

— Я кости переломаю тому, кто так скажет!

Она повернулась к нему. Виктор страдал не меньше, чем она. И его страдания были безнадежны. Он хотел ей помочь и сам нуждался в помощи, но ему помочь никто не мог. У него на лице было написано, что он болен неизлечимой болезнью, и еще было написано, что он счастлив подцепить эту болезнь.

— Спасибо, Виктор, — оказала она. — Не знаю, как это все получается странно. Конечно, мне нужно быть с тобой. Но это невозможно. Я не могу.

— Понимаю. Я тоже, оказывается, не могу быть с Симочкой Пустовойтовой.

— Нам было бы хорошо и просто с тобой, Витя.

— Да. Слишком хорошо.