Начало моря — нагромождение воды и льда — отблескивало там, где неделю назад зиял котлован, стояли конторы, в которых вчера щелкали счеты и проводили совещания. Заборы, склады, гаражи, купы верб были вчера снесены, земляные откосы плотины забетонированы, и с берегов потягивало кисловатым запахом сырого бетона и широкой воды. Перемычка, недавно отделявшая котлован от наливающегося в верховьях моря, была размыта, лишь в одном месте виднелся ее гребень; команда стахановского земснаряда переволакивала через гребень трубу.

Включение трубы намечалось как символическое открытие затопления. Шестилетняя дочка знатнейшего экскаваторщика Залесова стояла на трибуне перед красной лентой, как бы отгораживающей трибуну от земснаряда и самой перемычки. В руку девчушки сунули ножницы, на растерянное и радостное круглое личико были направлены кинокамеры, рефлекторы, серебряные щиты-подсветки.

Орлов любовался всем этим, слышал аплодисменты, несмолкаемые возгласы ликования, видел над эстакадами, над строительными лесами изображения вождей — полотнища, просвеченные небом, вздутые весенним ветром. Зримые паруса истории. Для этого стоило работать!.. Орлов находился на трибуне в числе полутораста человек. Стоял он, правда, не спереди, а в самом заднем ряду, но все же благодаря Зарному был здесь. Высокий рост Орлова позволял ему просматривать через головы крутой затылок тоже высокого, как и он, Зарного, окруженный затылками секретарей Ростовского и Сталинградского обкомов и приехавших на митинг, вернее, на свидание с Зарным соседей — секретарей Кубани и Ставрополья. Правее и левее их виднелись начальник гидроузла, начальники МГБ областей, командующий войсками округа.

То, что было позавчера на встрече с Зарным, в деталях стояло в душе Орлова. Да, былое комсомольское товарищество — не фунт изюма. Цеховые спецовочки, залосненные до свинцового блеска, чудачества по дороге на комсомольскую пасху, когда в ночном городе поют колокола старого мира, а ребята с девчонками наперекор колоколам с присвистом горланят: «Сергей поп, Сергей поп, Сергей дьякон и дьячок», — этого из души не вытравишь! Это и спаяло позавчера Орлова с Зарным — уже не молодых, уже не по ребячьему задору, а по строгой профессии шагающих наперекор старому миру. И пусть Зарной не бросился в передней к Орлову, когда молодой щеголеватый майор снимал с гостя пальто и принимал из его рук каракулевую папаху, но в зале с открытыми в другие комнаты дверями Зарной взял его за плечи, опять рассмеялся слову «кшпромта».

— Ну, так кто ж ты теперь-то? — расцеловавшись прижатием надушенной после бритья щеки к скуле Орлова, спросил он. — А я думаю, кто это мне звонить.