— Артем Суренович, — выдавил он, — для переноски лоз необходимо на десять дней семь насосов со шлангами, к ним семь движков и четырнадцать бензовозок…

Не давая Адомяну возразить, отрезать, он заговорил об уникальных донских виноградниках, существующих столетия, пополненных казаками атамана Платова, которые, возвратись из Франции после разгрома Бонапарта, привезли (хозяйственные ребята!) в седельных сумах лозы Шампани; говорил об искрометном цимлянском вине, которое воспевал сам Пушкин!..

Адомян не торопился. Отказать сразу, видимо, считал нетактичным: все же секретарь райкома перед ним. Он застегнул китель, сказал, что ему нужно на объекты. Заодно посмотрит. «Будто не знает, собака, что у него есть, чего нету, — думал Сергей, но зажимал самолюбие. — Ладно, переморгаю… Зато, может, выклянчу технику».

Они отправились вместе.

Сергею везло. Артема Суреновича ничто не раздражало на объектах, да и утро стояло такое яркое, детское, что обязано было расположить генерала к великодушию. Сергей заискивающе смотрел на его смуглое лицо, плотно-синее, несмотря на недавнее тщательное бритье, смотрел на белые интеллигентные руки с неестественно длинным выхоленным ногтем на мизинце левой (причуда генерала) и чувствовал, что хорошо, изумительно будет относиться к этому ногтю, если получит насосы и бензовозки. Он всегда, встречаясь с Адомяном, поглядывал на этот дамский, идущий длинным, узким желобком отполированный ноготь…

Припекало. Генеральский вороной «ЗИМ» притягивал лучи, стекла для сквозняка были спущены, солнце сияло так, что в его лучах не слепили искры автогена. Сюда, где не было ни метра непокалеченной земли, не зеленело ни единой травинки, насильно врывалась весна, и люди, в поколениях пахари — в прошлом все были пахари! — подчинялись зову весны, когда человек должен пахать, в поте трудиться, и люди с особым рвением трудились здесь, на этих, не деревенских, работах.

Генерал остановился у экскаватора. Знаменитого. Берущего в ковш сразу четырнадцать кубометров грунта. Описанного армией журналистов. Шагающего. Сейчас он не шагал, стоял на плановой получасовой профилактике у основания недопереброшенной им земляной горы. На его двери белел лист: «До окончания переброски — 40 часов».

— Выполните за сорок?! — крикнул Адомян.

— Никак нет, товарищ генерал! — отрапортовал командир шагающего. — Выполним за тридцать!

Вокруг знатного шагающего и знатной его бригады работали бригады обычные. Вспугнутая голосами, из огромного экскаваторного ковша, лежащего челюстью на грунте, выскочила влюбленная парочка, видать, потревоженная в самый ответственный момент. Оба отряхивающие с себя влажную налипшую землю. Парень угнулся, потрусил к своим, а женщина, рослая и хотя потрепанная, но резко красивая, плавным движением оправила перекрученную юбку, вызывающе подмигнула генералу: