— «Предстаешь ты, агитатор, в чужой станице, пред вооруженным собранием, подверженным белому влиянию. Думай, как в своей речи обратиться к этой враждебной массе. Скажешь глядящим на тебя фронтовикам: «Товарищи фронтовики!» — и конец тебе. А уж и совсем не помысли сказать старикам это «товарищи»… Но тем паче нельзя уронить честь свово знамени величать стоящих вокруг тебя «господами». Выкрикни старикам: «Родные отцы!» Выкрикни фронтовикам: «Дорогие братья!» И тогда уж действуй по станичному адату. Поклонясь в пояс, начинай, где родился-крестился, как взрастал в тяжкой доле».
Оказывается, чубатые вожаки не только рубили с выдохами, с «потяжечкой», но и отлично, будь здоров, умели без конспектов, без шпаргалок владеть дипломатией. Поля не могла ответить, кто именно проводил с агитаторами этот записанный в тетради инструктаж. Записывал студент и самого Федора Подтелкова, и Щепеткова, да а других многих, и когда писаря перебеляли, не проставили, — кто из них кто.
— «А увидел, — читал Солод, — что потеплелись к тебе сердца, — напрямик давай, что не власть нагайки должна торжествовать, а власть Советов, говори про офицерье, которое с обнаженными кинжалами носится по залам, пляшет перед своими дамами наурскую, тогда как борцы за свободу обливаются кровью со стонами: «Боже, ой да тише, сестрица, ведь мне больно». Они стонут: «Мне больно», — а офицер жрет в гостинице «Московская» котлеты де-воляй. Нет, не позволим белорогому бугаюке строить на нашей крови дворец веселья, близок час мирового господства справедливости!»
— «А увидел, — читал Солод, — что потеплелись к тебе сердца, — напрямик давай, что не власть нагайки должна торжествовать, а власть Советов, говори про офицерье, которое с обнаженными кинжалами носится по залам, пляшет перед своими дамами наурскую, тогда как борцы за свободу обливаются кровью со стонами: «Боже, ой да тише, сестрица, ведь мне больно». Они стонут: «Мне больно», — а офицер жрет в гостинице «Московская» котлеты де-воляй. Нет, не позволим белорогому бугаюке строить на нашей крови дворец веселья, близок час мирового господства справедливости!»
— А вот древко, — указала Поля на тонкий, в обхват руки, шест, обернутый тряпицей, лежащий рядом с сундучком. — Это со знамени Щепетковского отряда.
Она развернула край тряпицы, обнажив заточенный в виде пики конец. Потрогав острие, обмотала опять, заковыляла к Андриану и к Настасье с детьми. Там, у распиленного осокоря, шел напряженный разговор. Илья Андреевич не вслушивался, но яростный Тимкин голос сам собою врывался в уши.