«Батюшка, мужа как подменили! Спасите, ради бога, призовите к себе, исповедуйте, причастите. Может, от души у него отляжет… Сердцем совсем закаменел, на мир ожесточился».
Дождалась помощи, как же.
«Опомнилась! — съехидничал отец Гаврил. — А ты сама почему от церкви отлучилась? Сколько лет тебя не вижу, ни в великий пост, ни на рождество, ни на пасху».
Ирина в ответ: «Простите, батюшка, дел невпроворот, дети малые, еле поспеваю…»
«Что ж ты вместо себя мужа не посылала?»
«Все по колхозным делам, — плачет Ирина, — в ревизионной комиссии, с беззаконием воюет, с воровством…»
«Ага, законник, — усмехается поп. — А сам живет с двумя женщинами! Может, потому и кричал на собрании, что надо закрыть церковь? Мол, колхозников не допросишься выйти в поле на работу по церковным праздникам. Да я его на порог не пущу, охальника, так и знай!»
Ирина ему в ноги, а поп новый вариант предлагает: «Захочешь, чтоб я простил, возьмешь муженька за руку, как брались при венчании, придете во двор святого храма и упадете на колени…»
«Сжальтесь, отец, — причитает Ирина, — не оставьте нас милостью…»
«Молчи! — топает ногами отец Гаврил. — Придите и отбейте поклоны на паперти и перед алтарем. И ты, бесстыжая, тоже! Не прикидывайся овечкой, знаю, привечаешь Руцу, в своем доме принимаешь любовницу мужа! Как сводня, за стол сажаешь…»
Само собой, Георге с Ириной не взялись за руки, как послушные детки, не отправились на покаянное моление. И священник прочитал в тот день разгромную проповедь, понося на весь приход Кручяну с женой и Руцу-Волоокую, в назидание прихожанам, погрязшим в подобных грехах. Да, такой не похоронит по обычаю, не дождешься. Какие тебе хоругви и кадила, святые иконы и свеча у изголовья — он скорее подожжет твои останки и пепел по ветру развеет.
Зиновия перекрестилась, будто раз и навсегда решила: наш попишка — бестолочь. Домой бы сходил, как истинный пастырь, побеседовал по душам — женщина с горем на исповедь пришла, а он давай допрос чинить, как жандарм. После этого не только в женсовет — к черту на рога побежишь, лишь бы выслушали тебя по-человечески, помогли…
«Терпи, Зиновия, — усмехнулась криво старушка. — Понесут тебя на погост с музыкой…»
7
7
7В беседу вступил Ферапонт, видя, что напрасно отмалчивается — никто о свадьбе не поминает:
— У нас поп строгий стал, сватья. Дисциплина для человека первое дело, и это хорошо. А батюшка увидел у меня папиросу, так я думал, его кондрашка хватит или под замок меня посадит в церкви, ей-ей. Красный стал, как помидорчик. «Выбрось чертову отраву! — кричит. — И чтоб в божий храм ни ногой, даже на исповедь!» Слава богу, думаю, отлучили, святым все равно не бывать. Вернусь к своим овечкам…