Смолчать бы Тоадеру, да не тут-то было: «Как с чего? А ты не видишь, Георге? Хорошо зарабатываем, на винограде, черешне, на всяких там фруктах, зажиточно живем, да? А дети с нами здороваться перестали. Идет малец в школу, нос к носу столкнемся, а «Добрый день» не услышишь. Почему? Он, видишь, уже не сельский житель, он почти космонавт… Ладно. И знаешь, Георге, птицы нас покинули, не поют больше на заре. Потравили мы гусениц, заодно и птенчиков…»

— Сват, разве не прав Тоадер? Колхоз выращивает сады, а они не нужны нашим детям, дети уезжают… Про вино брат так сказал, слово в слово: «Не ты придумал старый обычай, не тебе и отменять. Льют вино на землю в знак уважения, надо ее задобрить, Георге. Пусть достанется твоим родителям эта капля, вечная им память…» Говорит человек хорошие слова, пьет за твое здоровье, родителей добром поминает, и вдруг, на ровном месте… Георге дал ему оплеуху! Понимаете, сватья, Тоадер сказал: к земле надо с добром… И полетела кружка промеж глаз, вином весь залился, — хотел только помянуть стариков Кручяну.

«Георгицэ, что с тобой? Чем я тебя…» А Георге совсем бешеный стал, ногами его топчет. Брат уж и крикнуть не может, на помощь позвать. Да, видно, есть бог на свете, Ирина его спасла, жена Кручяну. Этот одурелый тоже избил ее, еле вырвалась. Побежала в поле, выплакалась, детей дома бросила, некормленых… Когда Георге набросился на Тоадера, Ирина на пасеке сидела, за кустами, — знаете, где улья в саду? Слышит, взревел муженек дурным голосом, а мой брат стонет, по земле катается. Не выдержала, выскочила: не тронь калеку! Георге как увидел ее, ополоумел: «Ах, и ты здесь? Тебя-то мне и надо!» И цепным псом на Ирину набросился…

Хозяйка раскраснелась, словно на ее глазах озверевший Кручяну расправлялся с двумя беззащитными. С полчаса назад она светилась добротой и лаской, не было у нее другой заботы, чтоб дымились на столе горячие кушанья, а гости остались довольны. И вот единственный сын, Тудораш, сердце ей перевернул. «Боже праведный, как он сказал: надо прикончить калеку, и за Кручяну-изверга горой стоит. Что сваты подумают?»

Василица по привычке подняла руки к платку, волосы от волнения выбились.

— Наверно, сам Георгицэ не рад был, что на свет появился, — проговорила она, глядя в окно на улицу. — Но правда на земле тоже не спит. Как раз от пруда шли через сад рыбаки, один с вершами, двое с черпаком. Слышат крики: «Антихрист, это же мать детей твоих!» Тоадер уже пластом лежал, не мог Ирину выручить. «Меня убей, злыдень! — кричит. — Не сироти детей!» Подоспели эти трое, побросали улов, скрутили руки Кручяну, привязали к дереву, как буйного… Братика положили на сторожевую шинель и бегом в больницу, к врачу, а на обратном пути к лейтенанту нашему, милиционеру — чуть смертоубийством не кончилось!..