Старушка хихикнула: видали? Не забыла, как выполняли сложение в ее время.

— Наш заготовитель тоже так принимает сушеные сливы, — где семнадцать, там у него семь больше единицы, а единичку он забывает… пишет семерку, а десятку — себе в карман!.. Батюшке не понравилась такая арифметика. «Глупая, — набросился на меня, — зря с тобой время теряю. Пойди спроси у матери, почему она крестится, когда начинает поле свое копать».

Сидящие за столом никак не могли взять в толк, куда она клонит. Почему застряло у бабки в голове число «17», в котором семь пишется, а единица, то есть десятка, остается в уме? Да еще единица в уме больше, чем написанная «семь», и почему у заготовителя по сливам единица становится красненькой десяткой в кармане? Таким манером когда-то бухгалтер Костэкел изъяснялся, а потом взял да и помер.

Жених думал: «Засиделась за печкой, умом слабеет. Жмурки какие-то затеяли, считалочки… Начала с единицы, сейчас заявит, что два — это любовь, а лучше святой троицы ничего не придумали, а наш мир за семь дней…»

— К чему вы это, бабушка?

— Просто так… Смотрю на тебя — один да один сидишь. Где твоя невеста? Все куда-то ходишь, а мы у тебя так, в уме, про запас, да? Мы тут ждем, болтаем, язык без костей… А скажи, что слышно о свадьбе? Я хочу… Слушай, я буду танцевать на твоей свадьбе!

Она вытерла глаза, отогнав смешки да шуточки.

— Скажи, сынок, зачем мне жить, сухой коряге? Одна тень от бабки осталась. Вот думаю: почему я живу, а твой отец умер? И вспомнила семерки с единицами… Война научит арифметике, Тудораш. Смотрю в телевизор, и дня нет, чтобы с пушкой не баловали…

9

9

…Эх, сидеть бы сейчас парню рядом с невестой или ради воскресного денечка повыкаблучиваться со сверстниками на гулянье. Но он покорно выслушивает стариковские бредни, пока в центре села, на хоре, визгливо хлопочет флейта и вторят ей клекот кларнета с барабанным «здуп-здуп-здуп».

Тудор осиротел, когда ему и пяти лет не было, как всякий сирота, рано окунулся в домашнюю круговерть: «Сходи на мельницу, сынок…», «Загляни в сельсовет…», «Поработай сегодня за меня в колхозе…».

Тудору казалось, он одуреет от этой нудги, тягостной и неизбежной, как зима после осени. Изо дня в день одно и то же, что для пшеницы или подсолнуха, что для человека — монотонна крестьянская жизнь. Но нашлось спасение — десятилетка, потом армия. Парень без труда щелкал задачки по физике, выводил формулы, на флоте его быстро приметили, там у него и следа не осталось от дедовских страхов: «За нашей околицей лежит мир необъятный и враждебный…» Тудору легче было болтаться на подлодке по зыбким хлябям, чем сидеть на приколе в отцовской хате. Солены океанские волны, но есть размах для души, это вам не корыто с водой перед порогом.