Выскочила на порог, ахнула: посредине двора, под старой шелковицей, бьется и прыгает черный комок, из него струей хлещет кровь, а в шее торчит ножик. Подбежала Кира, ягненок мячиком скачет вокруг дерева, не дается в руки, Кофэел мечется по саду и благим матом орет. Бросилась Кира, как тигрица, схватила ягненка, выбежала на дорогу — и к мужику, что поил лошадь у колодца: «Помоги, кум!»

Кум, конечно, прекратил страдания животного, заколол благополучно, как библейского агнца. Сняли смушку, сычуг вынули, желтенький, в самый раз для брынзы. Кира попросила: «Пойдем поищем, куда мой сумасшедший пропал». Нашли его под скирдой соломы, в глубине двора. Собака рядом приветливо машет хвостом, а Кофэел слезы по лицу размазывает, хнычет, вытираясь рукавом: «У-у-у, м-м-м…»

«Боже милостивый, Тодираш! Почему убежал?» — всплеснула руками Кира.

А Тоадер палец к губам: «Тс-с-с, тише… Ягненок бодается. Не хочу ни видеть, ни слышать…»

Кира перекрестилась: «Ты в своем уме, Тоадер?»

«Кира, этот ягненок… — всхлипнул муж, — у него такой глаз! Как впился и как забодал меня глазом, и нож из рук выдернул, ничего не помню дальше, люди…»

После этого в селе ничему не удивлялись, хотя тут больше Кирин язычок поработал. Про ее жадность да злой нрав тоже можно многое порассказать… Уже теперь, на старости лет, бабка ездит в район, продает на базаре стаканами шелковицу, торгуясь за каждую копейку, а внучат своих гоняет из сада. Говорили, не обошлось без нее, когда удалось замять скандал: «Подкупили дурака К палкой офэела через Киру, Георге заткнул ей рот тысчонкой, чтоб все было шито-крыто. Ерунду болтают, будто Кручяну поймал Ирину со сторожем, много наобнимаешься с одной-то рукой. Старик не может штаны натянуть, не то что на бабу наброситься! Кручяну перебил ему сгоряча руку и два ребра, а потом откупился, старуха-то Кофэелова жадная, ведьма, она все и обстряпала. Насели, небось, на деда: «Балда ты, Тоадер, зачем стал с ним пить? На суде спросят: какое право имел распивать вино на службе? В армии был? Был. На посту стоять — знаешь, что это такое? Никто тебя и слушать не станет, ведь Георге пришел с проверкой — внезапная ревизия, понял? И что дальше? Упекут, думаешь, его за решетку? Ну, допустим. А ты шиш получишь. Великий шиш с маком! Скажет адвокат: «Кручяну, твоя жена свидетель, может заявить в суде, что сторож ее домогался!» Старика в жар бросило: «Перекрести меня, Кира… Ой, это дьявол радуется!» Кира за свое: «Ага, перекрести… Видишь? Простить его надо, дурня. Выйдешь после суда, а рука твоя оживет от этого? До смерти будет висеть плетью. Или зубы выбитые снова вырастут? На тебе! — перекрестила его размашисто. — Все теперь на мою шею, и крест, и… Вот что, пусть Георге дает тыщу мне в оплату за увечья… Нет, за мои руки! Кто тебя будет досматривать, юродивый ты мои? Сам-то хоть раз в жизни видел тыщу рублей сразу? А тут человек их на дом принесет… Дай мне на старости эту пенсию!..»