— Теперь со свадьбой морока, — продолжал Тудор. — Вернулся в село, а у вас тут тьма кромешная: сплю без простыни, на сеновале или на старой овчине, так еще и целуй ручки черт-те кому. Бабка какая-нибудь, Рыпуляса, к примеру, от чесотки и свинки вылечила — я ей по гроб обязан! Фу, противно… Потом стыдно будет: разжалобили, согласился — где твоя принципиальность, товарищ? Запьешь со злости… Выходит, я себе не хозяин — хоть шею сверни, а отвешивай поклоны землякам, заодно и братьям-сватьям-кумовьям. Утрись и лобызай им руки — они старше, окажи почтение! Или начнут нас обсыпать пшеницей… Бабушка, кто посыпает молодых зерном, посаженый или дружка?

Старуха сцепила руки и пробормотала:

— Угольями горящими тебя надо осыпать…

Внук не расслышал или не обратил внимания:

— Закон, видите ли, велит, чтобы мы плодились и умножались, срослись, как корни осенней, — тьфу ты, озимой, да? — пшеницы. Будто без того не расплодимся… Динуца, ты-то чего молчишь? Мы же вместе решили: свадьба — пережиток, дань проклятому прошлому, показуха, и больше ничего. Лучше сто раз в кино сходить, правда? Почему я должен кланяться в ножки какому-нибудь слюнявому… да тому же Лимарэу, маминому соседу? Опять же, обычай: хоть сдохни, а обеспечь присутствие гостей! Как же, Лимарэу навеки оскорбится, если не пригласить. Завидный гость — что ни ест, все обратно на тарелку валится. А он пропустит пару стаканчиков и заорет: «Горько! Горько!» Я, как дурак, у всех на виду должен целоваться с невестой. Приятно, думаете? А за ним еще триста пьяных глоток вопят: «Горько, горько!»

У Веры лопнуло терпение. Тудор будто над ней куражился, над ее дочерьми, над всеми девушками села Бычий Глаз: плевать мне с высокой колокольни на ваши нравы-обычаи.

— Замолчи, Тудораш, слушать тошно, нутро выворачивает. Вы что, язык проглотили? Ах ты опора наша, продолжатель рода… Забыла, мама, как этот сопляк орал в пеленках, а ты совала ему титьку в рот, лишь бы пупок не развязался, чтобы у маленького грыжи не выперла? Теперь вымахал верзила и поучает нас… тебя, меня, соседей… Позорит перед людьми, а мы терпим… Фу, стыд какой!

Никанор подскочил со стула, будто его укусили за пятку, и прицыкнул на жену:

— Ну-ка хватит, Вера! Хватит, сказал. Тудор распоясался, а ты и того пуще? Не хватало нам сейчас передраться. Прости, Дина… И вы, сват Ферапонт и сватья Мара, простите нас. В нашем доме, вернее, в доме моей свояченицы… Нет, разрешите мне сказать… Ты прав, Тудор, только не даешь словечка вставить.

Жених прищурился: уж не на смех ли его поднимают? Он перед ними душу наизнанку, а они… Сговорились, что ли? Тетка лается, дядя на жену орет и тут же елейным голоском племяннику подпевает. А эти, молчуны, надулись как индюки, сопят…