Тогда судья попросил председателя сельсовета дать устную характеристику: что он за человек, этот Спиридон Николаевич Патику? Что говорят о нем люди, ладит ли с односельчанами? Не было ли замечено прежде уклонение от выполнения общественного долга?

Председатель, мужик мягкий и незлобивый, к тому же ровесник Скридона, помялся и нерешительно проговорил:

— Ну, что сказать… — начал он, переступая с ноги на ногу: председатель прихрамывал, левую на фронте покалечило. — Человек как человек… Имею в виду Патику Скридона… Когда послушный, когда не очень… Ну, как все наши.

В те неспокойные послевоенные годы, когда к советской власти только начали привыкать, лишнее словечко могло дорого стоить. Председатель смешался: хочешь — не хочешь, что-то сказать надо, а то сам Скридон как бешеный, закусил удила и мчится во всю прыть, не разбирая пути.

— Ну, знаете, времена какие, после войны то засуха, то голод… Ну, по правде говоря, ни с кем не подрался, не судился, в воровских делах не замечен, со спекулянтами не знается. Работящий мужик, чего там. А что в кружок не ходил, ликвидировать неграмотность… Так и другие не все посещали. Ну, и с поставками этими, не знаю — говорят, в квитанциях напутано, выходит, не все сдал?.. Посылал я Скридона по делам — не отказывается, задания выполняет. Депутатше нашей, многодетной Евгении, весной огород вспахал. Что добавить? Патику родом из другого села, как уж там я его знаю? Значится в середняках по спискам, но происхождение из батраков… Своим горбом выбился… Мде, человек как человек…

Поневоле мямлил председатель. Будь он в другом месте, в зашторенном кабинете с двумя-тремя ответственными лицами, а не на виду у целого села, нашел бы что прибавить. Но здесь, на открытом суде, не случайно переминался с больной ноги на здоровую. До того, как встал председатель, в зале по любому поводу до колик хохотали, будто сельчан родимчик хватил. А тут разом приумолкли, навострили уши.

«Что происходит?» — гадал судья, вглядываясь в зал. Толкуешь народу: заблуждаетесь, граждане, в данном вопросе вы неправы, погрязли в пережитках. Внушаешь им, как жить подобает, а толпа в ответ хихикает, будто их за пятки щекочут — один начнет, другой подхватит, будто их клоуны потешают в балагане. Зато когда дали выступить председателю сельсовета, тот невнятно забормотал, безлико, туманно подчас, а зал замер, как по команде. Кто не расслышит, у соседа справляется, словечко бы не упустить, точно приговор читают. Что за диво? Стоят два человека из одного села, первый у кормила власти, а другой? Почему другого не слушают, а высмеивают в открытую, без стеснения? Суд-то затеяли для общей пользы, на повестке — освобождение женщины от векового рабства, и нечего тут животики надрывать. Известно, как раньше замуж выдавали: не спрося невесту, по батюшкиному хотению, по отцову повелению, про любовь и помину не было. «Послушай нас, дитятко, — говорил отец, а за спиной его матушка, платком слезы утирая, поддакивала. — Любовью сыт не будешь», — и дочка покорно шла под венец. Начиналась жизнь семейная без любви и тепла, не жизнь — ад кромешный, как признавалась, к примеру, истица Анастасия Патику.