— На все руки мастер, как погляжу. А ну, пойдем со мной!

В тот день председатель Семен Данилович Гэлушкэ — так его звали — отпустил кучера, у того похороны были в доме, поминки. Семен Данилович хотел поспеть в МТС, подписать договоры на трактористов — близилась косовица, уборка зерновых. Так Скридон очутился на подводе рядом с председателем, с вожжами в руках.

— Эх, мать честная, красавец какой вымахал! — цокнул языком Кирпидин, разглядывая черного, как вороново крыло, жеребца, который пританцовывал от нетерпения. Скридон видел его еще стригунком у местного богатея, раскулаченного в сорок девятом. Вырос из него не конь — зверь, летит-несет по тракту, топча зазевавшихся на дороге утят, только пыль из-под копыт! Скридон обернулся к председателю: — Знаете толк в лошадях, председатель. Этот чернявый от кобылы Григория Баранги, угадал? Что за кобыла, м-м-м! Помню, первая на селе, Баранга плохих не держал. А умница — на диво. Баранга, бывало, в Бельцах ее разнуздает, шлепнет по крупу, она, как собачонка, домой трусит. Никому в руки не давалась, а охотников хватало…

— Будет байки травить, говори, за что сидел. Давно из лагеря?

Председатель искоса посматривал на козлы: кто ты таков, стриженое перекати-поле, куда тебя пристроить, друг ситный?

— Н-но, пшел, чертяка! — поддал вожжами Скридон и вздохнул: — Времена пошли, леший их разберет — живешь как на качелях!

Умолк, задумался: «Скажи, не так? Четыре года коту под хвост, ни за что ни про что. И вона! — сам председатель, здешний голова и хозяин, сажает с собой бок о бок, и катим, точно на праздник в соседнее село. Смеялись мои земляки, что Скридон сдуру до тюрьмы дошел, ну поживем — увидим, кто кого пересмеет».

— Дом хоть есть у тебя? И где жена? — спросил председатель.

— Посуду моет, Семен Данилович, в теленештской столовке, — сказал Кирпидин, поджав губы. — Жена бывшая… Она и упекла меня за решетку, председатель. То-то, не хотела у себя дома с посудой возиться — потому что и тарелки были, и в тарелках было, — теперь подбирает обглодки за чужими, окурки выгребает из стаканов. Все меня корила: почему не куришь, Спиридон? Тот не мужчина, кто табачком не пропах. Ну и нашла себе по вкусу…

— Мириться не думаешь? А то забирай жену к себе, домик вам подыщем, из переселенческих. Захочешь, дом Баранги бери, все одно пустует… Сколько тебе лет?

— Сорок четыре.

— В самый раз. Примем вас в колхоз, поможем, пока обживетесь. Рабочие руки нам нужны. Оба вы, кажись, перебесились, вторую свадьбу сыграем, чего бобылем-то вековать? Или думаешь новой семьей зажить?