— Пройдемте в кабинет, объясните, что там, — дежурный врач повернулся к практикантам, обретая металл в голосе: — А вы что? За работу, прошу, за работу! Передайте персоналу с ночного дежурства, пусть задержатся.

Мош Скридонаш, привычно выпятив грудь, по-свойски подмигнул Рарице: не тревожься, я мигом, — и заковылял к выходу. В дверях обернулся:

— Недолго, Рарица, минут пять — и обратно. Потолкуем с доктором…

Басок прорезался у Патику, впору главбуху или самому председателю так раздавать указания подчиненным. Не зря Кирпидин много лет занимает ответственный пост — сторожит продовольственные склады. Пообтерся среди колхозного начальства, и теперь сам покровительственно воркует, когда имеется надобность. Изо дня в день, без отпуска и выходных, стерег Кирпидин мед и яички, сливочное и растительное масло, говядину и свинину — эти съестные припасы поставлялись в детсадик и больницу, в школу-интернат и тракторные бригады. Ночи напролет охранял лотки с битой птицей, мешки с сахаром и орехами, бочки с брынзой, а бывало, и молочных поросят, живых или свежезаколотых к празднику или важному приему.

Случалось самому словцо замолвить, чтобы учитель, врач или просто сосед или кум получил медку последней качки, сотню-другую яиц, у кого в чем была нужда. Приходили на склад, отводили Патику в сторону:

— Тут такое дело, Спиридон Николаевич…

Ага, слыхали? Уже не кривляка Кирпидин-Авизуха, которого шестнадцать лет назад выставили напоказ перед селом — он вам теперь человек при должности.

— Надо петушков крепеньких достать. Подскажите, Спиридон Николаевич, как с кладовщиком договориться. Хорошо бы свиных ножек на холодец… Зять с родителями вот-вот нагрянет, из-под Воркуты в отпуск. Семья у нас хлебосольная, стыдно в грязь лицом ударить. Не откажите, Спиридон Николаевич, в долгу не останусь. Такой, знаете, холодец жена сварганит! Мы и вас позовем, с дорогой душой…

Ах, как расцветает в эти минуты Кирпидин! Выслушав, не спеша поднимает глаза, но не потому что проситель ростом повыше, — нет, просто-напросто деду Скридону надо терпеливо объяснить, что к чему. Но сначала хочет он в глаза заглянуть просителю: понял ли ты, дружище, — старый сторож Патику кое-чего стоит на белом свете! Когда нужда приспела, ты готов по батюшке его величать, Спиридоном Николаевичем, заискивать, как перед завскладом.

Где же твое хваленое достоинство, любитель заливного? «Смотри, до чего дожил, ко мне пришел, к простому сторожу. Чуть не в ноги готов упасть, мил человек, ай-я-яй. Пока не было у жены зятя в Воркуте, ты со мной не желал знаться, не замечал, как муху на потолке. Ходишь гоголем, башки не повернешь, «здрасти» из себя не выдавишь, а теперь? Эк тебя скрючило, просишь-унижаешься, и весь сыр-бор из-за жалкого петуха на холодец».