Александра чуть не в слезы.

— Нужда ведь на базар гонит — это понять можно? Дорога падает, не седни-завтра забереги выступят на Оби. Не привезу сейчас картошки — чем жить? На ребятишек уж глядеть больно…

Илья Афанасьевич таких вот разговоров о детях не выдерживал. Махнул рукой, крякнул и отпустил.

Были у нее деньги: мясо как-никак продала и сумела сберечи вырученные рубли. Только деньги трогать не решилась, отложены они на куплю нетели. Завернула в полушалок суконный костюм Матвея: прости уж муженек, в котомку его и вот в третьем часу ночи вышла из поселка.

Тех ночных страхов, того чувства одиночества, тоскливой потерянности одаль человеческого жилья — этого ничего Александра и сызмалу не знала. Отец охотничал, рано начал брать ее с собой и вовремя отвел всякие пустые боязни. А потом не раз случалось, что и одна ночевала в промысловой тайге. Дорога в район знакома — дорога лугами, глазу открытая, какие страхи. Вон Валет впереди трусит, Валет кобель серьезный, хозяйку не даст в обиду.

А забереги уже выступили на Оби. Здесь, под пологим яром, мерцала неровная полоска черной воды, и кабы не плахи, перекинутые на ледяную твердь — заворачивай-ка ты, Александра, обратно, да и досыпай эту сырую апрельскую ночь.

Снега на прямом рукаве Оби уже подтаяли, теплые ветры прихотливо выдули их, и сейчас, в неверном лунном свете странное зрелище являла река. Казалось, что она вскрылась, что это не лед и снег, а мелкие голубоватые волны беззвучно плещутся между черными покатостями высоких берегов. И жутковато глядеть вдаль, неуверенно, с опаской шагалось по косому росчерку расквашенного зимника.

Глинистым, широким взвозом поднялась на противоположный берег. Все также впереди легкой желтой тенью бежал Валет. И хотя мир был полон звуков, каких-то тяжелых шорохов в кустах, кобель не ударялся по сторонам, он знал, что путь дальний, и своей ровной, мягкой побежкой как бы звал, тянул за собой хозяйку.

Зимник пролегал прибрежными лугами, справа размывчивую неясность ночных далей пятнали черные ветлы, и когда эти ветлы подходили к самой дороге, слышался запах их влажной коры и тот особенный запах молодых вершинных сучьев, которые уже очнулись от зимней дремы и теперь, наверное, набухали.

Прошла маленькую деревушку Федоровку, за ней на широких солнечных угревах корочка дороги сильно проседала под ногами, тревожила Александру: достанется ей завтра днем, ой хватит она мурцовки с этой картошкой!

«Ты, перво, купи ее, картошку-то, — торопливо оговаривала себя Александра. — Весна, у деревенских погреба тоже не бездонные. Если бы деньги в кармане… Возьмет ли кто костюм, кому теперь выряжаться! Вся надежда на случайного покупщика, а и подвернется какой — настоящей-то цены все равно не даст. Прости ты, Мотя, свою Сашу. Не себя ради, сынов твоих спасаю от голода. Потому задешево и придется уступить лопотину».