Благодаря ночным грезам, Марья Сергеевна, как только подняла с подушек отяжелевшую головку, так и сказала сейчас же:

– Господи! какая я несчастная!

И, бросив взгляд на ситцевую, уже потрепавшуюся обстановку своей спальни, и на окна, в которые во все свои серые глаза смотрел кислый туманный день, убедилась, что она точно несчастная, а вошедшая в это время кухарка Клавдия не менее справедливо заключила, что барыня встала с постели левой ногой, так как на невинный свой вопрос:

– Барыня, прикажете купить к обеду соленых огурцов? – получила довольно непоследовательный ответ:

– Ах, отстань, ради Бога! дайте мне хоть умереть спокойно!

Тогда Клавдия мысленно констатировала факт, что «нынче на барыне черти едут», и стала резонно докладывать, что смерть – сама по себе, а огурцы – сами по себе, потому барин из службы придут и ругаться будут. Барыня испустила глубокий вздох и, с видом Ниобеи, лишающейся последнего из чад своих, «дала Клавдии злато и прокляла ее».

Марья Сергеевна не слишком обременена занятиями: в кухню она не заглядывает, основательно находя, что там слишком дурно пахнет; детей у Фазановых нет, читать она не охотница… Играть на пианино? – инструмент расстроен до неприличия.

– Ведь говорила я противному Алешке, чтобы позвал настройщика!

Разговор об этом происходил с месяц тому назад, а вот и до сих пор не принес практических результатов. Ах, тяжело иметь неисполнительного супруга! Марья Сергеевна погрузилась в печальные размышления на эту привлекательную тему и, перечисляя ряд супружеских промахов, скоро пришла к вопросу: купил ли бы Алексей Трофимович, если бы она попросила, ей платье, как у Вавиловой? Она, конечно, не попросит, – она благоразумна, не мотовка и знает, что при полуторастах рублях месячного жалованья нельзя делать таких туалетов, да у ней еще и розовое сюра довольно сносно, – но… если бы! Да нет! не купит! ни за что не купит! Замахает руками и закричит, как в прошлом году из-за стеклярусного тюника:

– Что ты, матушка! В уме ли? при наших ли капиталах? Тут дай Бог обернуться: за квартиру заплатить, матери послать – а ты: фаевое платье!

«Тогда, – думала Марья Сергеевна, – я сказала ему: „Если вы не в состоянии сделать жене тюник, зачем же вы женились?..“ И в самом деле: зачем он женился? Больше: как он, полутораста-рублевый труженик, смел жениться на ней, у ног которой умирали князь Тугоуховский, барон Пим-перле и концессионер Ландышев? Правда, князь Тугоуховский сильно смахивал своей наружностью на ходячие песочные часы, у барона Пимперле были какие-то странные нежины на красном лице и препротивно торчали уши, Ландышев даже ради объяснения в любви не мог вытрезвиться, а Алексей Трофимович щеголял тогда такой славной русой бородой и таким красивым сочным голосом декламировал стихи Надсона! Да ведь не с бородой и не с Надсоном жить, а с человеком!