Мурад-разбойник*

Мурад-разбойник^*

Тихая безлунная ночь – немая и холодная. Огромные зеленые звезды дрожат над узорчатым карнизом ущелья, глубокого и узкого, как колодец. Рычит, ворочая камни, сердитый поток. Тоскливо воет вдали голодная чекалка… Зима! еще бесснежная, но уже студеная горная зима.

Мурад лежит и дрогнет под дырявою буркою, на дне ущелья. Он смотрит на небо и по Большой Медведице, точно падающей к нему с неба сверкающим дышлом вперед, соображает: «Дело к полночи. Наши теперь спят; хорошо им в сакле, согретой огнем очага и дыханием многолюдной семьи… С вечера небось набили животы и пшеном, и варевом из сухих бобов… А вот как второй день крохи во рту не было, а вместо очага должна тебя греть впадина обледенелого утеса, – тут не разоспишься!..»

Костер развести Мурад не смеет. В полуверсте от его логовища – проезжий тракт: потянет дымом в ту сторону, – У казаков-объездчиков нос чуткий: пропала Мурадова голова! Не быть ему тогда к утру в родной сакле, у красавицы жены. Скрутят ему, сердечному, руки к лопаткам и отведут на аркане в город. А там – тюрьма, суд и Сибирь, коли еще не виселица, потому что не баба же Мурад и не на то у него берданка за плечами, кинжал и револьвер у пояса, чтобы сдаться первому окрику объездчиков. Нет, он не таковский! Он сперва двух-трех уложит, сам получит две-три раны и если уж попадет в руки правосудия живым, то не иначе как исстрелянный, изрубленный, исколотый в решето.

Мурад вчера лишь в сумерки перешел русскую границу. Три месяца назад, затравленный полицией, с двумя убийствами и дюжиной грабежей на шее, он, бросив жену и дом, бежал на родину, в Персию. Там у него не было ни кола ни двора, но, пока стояло тепло, – что за беда? Скитался по рынкам оборванным, но вольным байгушем; кормился, как птица Божия, – чем угощала щедрая южная природа. Когда приходилось уж очень туго, нанимался на поденную работу. Его никто не трогал, и он никого не трогал. В первые дни, как появился он в пограничном персидском городке, купцы на рынке зашептались было между собою… Пришел сарбаз, хлопнул Мурада по плечу и сказал:

– Иди, малый, за мною: тебя хочет видеть судья.

Услышь Мурад такие слова по ею сторону Аракса, в России, он бы не раздумывал долго: солдату – кинжал в брюхо, два выстрела в окружающую толпу, чтобы шарахнулась подальше, прыг на первую попавшуюся лошадь и – поминай как звали! Но тут он весьма покорно поклонился, сказал:

– Рад служить господину моему!

И последовал за своим вожатым.

Судья, худой, длинный старик, с крашеною бородою, долго пронизывал Мурада спокойным взглядом, насквозь видящим душу человеческую.