– Гм…

Мурад колотится лбом о каменные ступени крыльца, целует ковер, на котором сидит судья, тянется к его туфле.

– Гм…

Мурад вспоминает, что у него за пазухою есть мешочек с десятком русских золотых и парою дорогих перстней, снятых с убитого купца-армянина. Он вынимает свои сокровища и, – с полною готовностью претерпеть, в твердой уверенности, что так и следует, что иначе быть не может, – повергает их к стопам судьи.

– Гм… – слышит он уже более ласковое, почти отеческое мычание, – видишь ли, сын мой: не в обычае нашем выдавать неверным своих единоплеменников; к тому же ты щедр, вежлив, понимаешь, как надо обходиться с людьми высокопоставленными. Но, сын мой, эти проклятые неверные собаки в делах, подобных твоему, бывают ужасно настойчивы. Поэтому – чтобы не подвергать себя опасности, а нас неприятности тебя выдать – сделай, сын мой, милость: пропади куда-нибудь в тартарары… Открыто твоего присутствия в городе мы не желаем, но живи сколько хочешь! А если будут нам писать из Эривани, отписаться будет наше дело. Не знаем, мол, такого, не видали, не слыхали, не понимаем, о ком вы говорите, – ищите, коли можете, у себя, а у нас нету…

– Господин! Бог помянет доброе дело твое на последнем суде!

– Но! – лицо и голос судьи делаются строгими. – Если ты вздумаешь продолжать здесь свои шалости… знаешь?

– Очень хорошо знаю, господин.

– Я велю обрезать тебе нос и уши, потом тебя засекут плетьми до полусмерти, а наконец уже полумертвого повесят.

– И твой суд будет прав, господин. Потому что – так мне и надо, если я в ответ на гостеприимство подниму руку против братьев моих, как поднимал ее на неверных.

– Не о том речь, – перебивает судья. – Дело не о верных и неверных. Вообще не смей шалить в нашем околотке. Армянина – и того не моги тронуть! Понял? А не то – уши, нос, плети и секим-башка!

Но заметив, что при воспрещении посягать даже на армянское благополучие лицо Мурада исполнилось самого тоскливого недоумения, судья прибавил:

– Ну а уж если тебе не терпится, – ступай на турецкую границу… Там это можно.

«Можно-то можно, – размышлял Мурад, уходя от судьи нищим пролетарием, – но за то ведь там, на турецкой границе, не одни овцы, а и волки живут: шайтаны-курды! Они смотрят на армян как на свою законную собственность. Ограбить ихнего армянина – это значит залезть к ним в карман, чего они терпеть не могут. У них одно курдское племя с другими дерется насмерть за право, кому из двух ограбить армянскую деревушку. Так чужой туда лучше уж и не суйся… Ухлопают вернее казаков и с пущею охотою, чем армянина! И чего жадничают? Как будто Бог мало армян поселил на свете? На всех бы добрых мусульман хватило!»