– Долго я спала? – был ее первый вопрос. Мэг не решилась напугать ее ответом, что они в катакомбах уже целые сутки.

– Минут сорок, – солгала она.

– И ничуть не отдохнула все-таки… Голова болит, колена дрожат, спину ломит… А ты что делала?

– Мне не хотелось спать, я стерегла тебя.

– Я есть хочу, – сказала Кэт после некоторого молчания робко и жалобно. – Можно?

Сердце Мэг сжалось:

– Деточка моя, конечно можно.

Она дала сестре сандвич. Та съела и попросила еще. По обстоятельствам, это была непозволительная расточительность, но Мэг не могла отказать. Она думала: «Часом раньше, часом позже – не один ли конец? А ведь это последнее баловство, какое я могу оказать Кэт, последняя моя услуга ей…»

Часы летели.

Последний сандвич разделен и съеден. Последняя капля воды выпита. Последняя искра света погасла. Мрак и смерть! Клекот агонии в двух пересохших горлах да изредка слабый, безумный стон:

– Мне двадцать лет… Только двадцать лет!..

Работник Николо Бартоломе, нанятый на поденщину чистить сад Монте-Пинчио, только что взялся за метлу, чтобы утреннею порою, пока сад закрыт для публики, убрать осенние листья, облетевшие за ночь с деревьев на дорожки любимого гулянья римлян.

Он курил и пел:

И вдруг замолк: ему почудился стон.

– Diavolo![128] откуда это?

Стон повторился.

«Уж не придушили ли здесь кого-нибудь ночью? – подумал Николо. – Или, может быть, сохрани Бог, самоубийца? Римляне любят-таки кончать с собою на Монте-Пинчио».

Он обшарил кусты, прислушиваясь к стону, и наконец остановился в глубочайшем изумлении: стонала – теперь он различал это совершенно определенно – груда прелого листа, которую, вот уже около недели, сметал он стогом к решетке старой водопроводной отдушины. Груда не только стонала, но трепетала, – что-то рвалось из нее на волю, точно цыпленок из яйца.

– Sangue di Cristo![129]– воскликнул Николо, – воры зарезали человека и бросили его в мою кучу. Если этот бедняга задохнется, меня отправят в тюрьму на всю жизнь.

Он разбросал листья метлою до самой решетки, взглянул и уронил метлу, чувствуя, что волосы поднимают колпак на его лохматой голове.