– Убил, – говорит Наполеондер, – потому что мне надо весь свет покорить.

– А мне-то что до этого, что надо тебе свет покорить? Покоряй, коли охота есть, – я в том тебе не препятствую. Но меня-то за что ты убил? Нешто от того, что ты меня убил, свету тебе прибавилось? Нешто он мой, свет-то? А ты меня убил! Нерассудительный ты, Наполеондер, братец. И неужели думаешь ты чрез то, что народ бьешь и увечишь, в самом деле свет покорить.

– Очень даже думаю.

Улыбнулся солдатик.

– Совсем ты глупый, Наполеондер. Жаль мне тебя. Разве весь свет покорить можно?

– Все царства завоюю, все народы в цепи закую, один на всей земле царем буду.

Покачал головою солдатик.

– А Бога завоюешь?

Смутился Наполеондер:

– Нет, Божья воля над всеми нами, все мы в Божьей деснице живем.

– Так что же и пользы тебе весь свет завоевать? Все он, значит, не твой будет, а Божий. И покуда Бог тебя терпит, потуда только ты и цел.

– Это я и без тебя знаю.

– А коли знаешь, зачем же ты с Богом не считаешься? Разве дозволил Он человеку неповинную кровь лить? За что ты меня убил?

Нахмурился Наполеондер.

– Ты, брат, мне этих слов не говори. Я таких ханжей слыхивал. Напрасно. Не проведешь. Я жалеть не умею.

– Ой ли? – спрашивает солдат. – Смотри: много ты форсу на себя напускаешь. Без жалости человеку, врешь, прожить нельзя! Что жалость, что душа – все едино. Душа-то есть у тебя аль нету?

– Известно, есть. Нельзя без души.

– Ну вот видишь: душу имеешь, в Бога веришь, – как же тебе жалости не узнать? Узнаешь. И я так даже думаю, что вот и сейчас ты стоишь надо мною – только вида показать не хочешь, а про себя, в душе, смерть как меня жалеешь: за что ты меня убил?

Рассвирепел Наполеондер:

– А, такой-сякой, типун тебе на язык! Вот я тебе покажу, как тебя жалею.