– По крайней мере, скажи вот что. Он рекомендован мне тобою, а ты ведь у нас либерал большой руки… Он – храни Бог! – не социалист?

Мой приятель оглушительно захохотал.

– Ой, пощади! уморил! убил! – кричал он, захлебываясь от смеха. – Андрей Иванович – социалист! Попал же ты пальцем в небо!

Любопытство мое было напряжено в высшей степени, и наконец я не выдержал – прямо и резко потребовал у Петрова объяснений, указывая, что держать у себя на службе «таинственных незнакомцев» крайне неудобно и боязно. Андрей Иванович поднял на меня свои серые глаза, – замечательно холодный и пристальный взгляд был у этого человека, – и спокойно сказал:

– Я не скрываю своего прошлого, а только не люблю говорить о нем без нужды, так как весьма многим мое прежнее звание не по вкусу, и я часто имел из-за этого большие неприятности. Но раз вы требуете, так извольте: я был сыщиком. А затем – если вам это не нравится – можете меня уволить; претендовать на вас я, конечно, не вправе…

Разумеется, я не отпустил от себя хорошего и деятельного служащего, но… вот тебе и социалист!

* * *

Мы поздоровались с Петровым, уселись вместе на подоконнике и стали бесцельно глядеть в декабрьские сумерки. Звездочка зажглась. Ударили ко всенощной. Петров перекрестился. Раньше я не замечал за ним особенной набожности, а потому немного удивился. Он заметил:

– Вам, Ипполит Яковлевич, странно, что я перекрестился? Оно, знаете, точно: к религии я не очень привержен, – жизнь-то тебя треплет-треплет, за куском-то гонишься-гонишься… поневоле озвереешь душой! А все иной раз очувствуешься и Бога вспомнишь… особенно вот – благовест… Эх, если бы вы знали, как он выручил меня из беды десять лет тому назад! Хотите, расскажу?

– Пожалуйста!

…Извольте слушать. В 187* году я был причислен к м—скому полицейскому составу. Заведовал нами полковник Z. Я был у него на отличном замечании, и мне поручались только крупные и трудные поимки. Появился в М. один громила. Звали его Федором, а по острожной кличке – Чеченцем, так как хоть Федор Чечни и в глаза не видывал, а был самым настоящим православным туляком, но вид имел строгий, нрав дерзкий и горячий, и был необыкновенно быстр на руку. В М. он работал не один, а с компанией таких же молодцов, как он сам, и работал чисто: нынче взлом здесь, завтра грабеж там… ужас что творилось! Убивать, однако, не убивали. Мало-помалу вся честная компания была перехвачена; остался гулять на свободе один лишь Федор. Полковник поручил его мне.

У меня, должен вам сказать, была такая сыскная манера: первым делом – не выпустить преступника из города. Состав у нас был большой – следить за городскими окраинами, значит, ничего не стоило. Вторым делом – я принимался допекать знакомых преступника, и так, бывало, надоем им обысками, что, оберегаючи свою шкуру, они родному брату отказали бы в пристанище, если бы я его разыскивал. А одно какое-нибудь теплое местечко возьму да и оставлю как будто вне подозрений. Преступник сунется туда-сюда – везде ему отказ, нет приюта; придет в мое намеченное местечко – «милости просим! прячься сколько хочешь! здесь тебя и не думали искать!» А я и – тут как тут с городовыми.