– За что?

И уже не стало у него азарта-прыти, как прежде, пускать коня – скакать по мертвым ратникам, но объезжал он каждого упокойника, на поле брани живот свой честно положившего, с доброю учтивостью, а на иного взглянет да еще и перекрестится:

– Эх, мол, этому жить бы да жить… Молодец-то какой бравый! А я его убил. За что?

И сам не заметил воитель Наполеондер, как растопилось и умилилось его сердце и возжалел он убитых врагов, – а вместе с тем заклятье его отошло от него, и стал он такой же, как все люди.

А назавтра бой.

Выехал Наполеондер на Бородино-поле к ратям своим, туча тучею – все семьдесят сестер-лихорадок его треплют. Посмотрели на него генералы-фельдмаршалы – ужаснулись:

– Ты бы, Наполеондер, водки, что ли, выпил. На тебе лица нет.

Как двинулись русские на Бородине-поле супротив наполеондеровской орды, она – сразу и врассыпную пошла. Стали генералы-фельдмаршалы Наполеондеру советовать:

– Плохо дело, Наполеондер: больно сердито бьются сегодня русские. Говори свое слово. Зови упокойников.

Начал Наполеондер кричать Бонапартия, шестьсот шестьдесят шесть, число звериное. Однако, сколько ни кричал, только галок вспугал, а упокойники на зов не пришли – не откликнулись. И остался Наполеондер посередь Бородина-поля как перст один, потому что все генералы-фельдмаршалы бежали от него, как от чумового. И сидел он на коне один, и орал один, а покуда орал – откуда ни возьмись, встал пред ним вчерашний убитый солдат…

– Не надсажай себя, Наполеондер: никто не придет. Потому что возжалел ты вчера меня и побитых братьев моих, – и, за жалость твою, не послушают тебя упокойники: вся твоя сила над ними отошла от тебя.

Заплакал тогда Наполеондер:

– Погубил ты меня, солдатище несчастный!

Но солдатик – а был это не солдатик, но Иван-ангел – отвечал:

– Не погубил я тебя, но спас. Потому что, если бы продолжал ты свой путь беспощадный, безжалостный – не было бы тебе прощения ни в сей жизни, ни в будущей. Теперь же Господь дает тебе срок покаяния: на сем свете тебя казнит, но на том – коли грехи замолишь – помилует.

И стал невидим.

А на Наполеондера наскочили наши донские казачки, сняли его с коня, отвели к Александру Благословенному. Кто говорит: Наполеондера убить-расстрелять; кто говорит: Наполеондера в Сибирь сослать. Но Александру Благословенному укротил Господь сердце милостью. Не позволил он Наполеондера убить-расстрелять, не позволил в Сибирь сослать, а велел посадить его в железную клетку и возить-показывать по ярмаркам. И возили Наполеондера по ярмаркам тридцать лет и три года, покуда не состарился. А как состарился, отослали его на Буян-остров – гусей пасти.