Вот таким-то именно способом гонял я Федора по городу из квартала в квартал и затравил его вконец. Ловок он был прятаться, но мы его так прижали, что даже любовница отказала ему в убежище, и с отчаяния он совсем одурел – показался днем на улице. Разумеется, до первого перекрестка не дошел, как Фролов, мой сподручный агент, сцапал его за шиворот. Но Чеченец не сробел, хватил Фролова закладкой по темени и – поминай как звали! – словно сквозь землю провалился. Случилось это как раз в самый Сочельник, утром. Хоть Федька и пропал без вести, но я понимал, что из квартала, где вся эта история произошла, он никак не мог уйти: уж очень хорошо мы его оцепили. Значит, думаю, птица в клетке. Куда ж бы это она запряталась? Пораскинув умом, решил, что некуда Чеченцу деваться, кроме как – к Евгении: жила поблизости одна такая старуха, имела собственный домишко, давала деньги в рост и торговала всяким старьем, не отказывалась купить и краденое. У нас она была в сильном подозрении, но улик на нее не имелось, а «не пойман – не вор». Обыскали мы домишко и двор Евгении и ничего не нашли: однако мое убеждение не поколебалось, – так вот и говорит мне тайный голос: «Здесь Чеченец! здесь!» Хорошо-с. Хоть обыск и не дал ничего определенного, однако я оставил самых надежных из своих молодцов исподволь следить за торговкиным двором, а сам пошел в участок. Часу в шестом прибегает за мною Фролов.

– Андрей Иванович! штука! Помните караулку у евгеньевых ворот?

– Ну?

– Старуха говорила, будто там никто не живет, что она и развалившаяся, и такая-сякая…

– Да ведь и правда, что развалюга. Мы ее осматривали. Где там спрятаться человеку?

– А вот подите же: я не я, если там сейчас не вспыхнул огонек… словно кто-нибудь спичку зажег…

– Ты не врешь?

– Чего мне врать? Я тихим манером приставил к воротам Сидорова с Поликарповым, а сам побег донести вам.

Я повторил обыск. В караулке никого не было, но – уж и не знаю, как вам это объяснить… как-то пахло живым человеком! Здесь Федька, непременно здесь… а где? четыре стены да печка – вот вам и вся караулка. В сверчка, что ли, оборотился он, разбойник? И вдруг вспала мне на ум одна мысль…

Я оставил Фролова с людьми в караулке, а сам обошел вокруг ее и вижу: позади караулки – помойка, между помойкой и соседским брандмауэром валяются две доски. Меня взяло сомнение: зачем тут быть доскам? Приподнял одну, а под нею – яма. Эге!.. Пощупал ногой – глубоко. Так и есть: из-под караулки устроен лаз. Недаром про Евгению болтают, будто у ней находит приют всякое жулье. Опустился в яму, ощупывая, – велика ли, где ход в караулку, – вдруг земля подо мной осыпалась, и я полетел вниз.