2. «Икс струсил и пошел на компромиссы и стал каяться и божиться, что он и не думал нападать и оскорблять белых невольниц» и т. д.
Я не мог ни в чем подобном каяться – тем паче с божбою, – прежде всего потому уже, что из оппонентов моих, мне известных, никто меня в этом не обвинял, да, полагаю, и не мог обвинить, потому что тезисы мои, быть может, неприятны для мужского самолюбия и лицемерия, а уж никак не для женщин, которых эти милые силы нашей культуры держат в физическом и нравственном рабстве, вяжут по рукам и по ногам. Я же зову женщину к свободе, к равноправию с мужчиною. Равенство полов во всех правах и отношениях общественных определит новую культурную эру, о которой взывает наша дряхлеющая цивилизация. А зарею такого равенства является для меня все более и более нарастающая потребность в экономическом уравнении женщин и мужчин.
3. Да, я – за уравнение прав, что отнюдь не значит – «за нечто невыполнимое и немыслимое». О невыполнимости и немыслимости я уже достаточно сказал, отвечая г. Зеньковскому на его теорию «можности». Есть слово:
– Необходимость.
И? где оно раздается, там нечего говорить о можном и неможном, о выполнимом и невыполнимом, о мыслимом и немыслимом. Необходимо, – и должно быть. Вопрос о равенстве общественных прав мужчины и женщины уже близок к этой принудительной грани.
4. В качестве «человека несомненно умного, но еще несомненнее трусливого» я спрошу г. А-та, как человека несомненно храброго:
– Потребность в женском добычливом труде нарастает для общества с каждым днем. Семья уже не в силах кормиться заработком одного мужчины. Вы признаете, что наивыгоднейший способ заработать деньги для женщины – проституция. Предположим, что так. Какую же будущность готовят обществу эти положения?
Полагаю, что, когда потребность в женском труде насущно необходима, а способов к удовлетворению потребности нет, могут быть предложены только два исхода:
или широкое изыскание новых форм и областей женского труда, которое завершится полным равенством его с мужским;
или признание существующих способов правомерными и согласными с нравственностью общества.
То есть, попросту говоря, либо надо дать женщине выгодный выход из области полового труда во все остальные трудовые сферы, либо признать половой труд, т. е. проституцию, законным, честным, нравственным, равным всякому другому.
Первый выбор – мой. Второй неминуемо вытекает из рассуждений г. А—та о неисполнимости и немыслимости коренной реформы женского вопроса. Полюсы женского будущего: или равноправие с мужчиною, или общественное торжество проституции. И… как бы ни поддразнивал меня г. А—т трусостью, я сознаюсь откровенно, что не имею достаточно храбрости, чтобы утешаться второю перспективою, как социальным идеалом. Belle, oneste e atimatissime cortigiane di Venezia («прекрасные, благородные и высокопочтенные венецианские проститутки») очень хороши на картинах Бордоне, Тициана, Веронезе, но сомневаюсь, чтобы и г. А—т желал видеть этот почетный класс воскреснувшим к жизни.