— Дочка, милая! — негромко сказала она. — Спрячь-ка ты эту вещь подальше да осмотри хорошенько свою сумку, как бы еще чего там не было. Твой-то, если докопается, скандал подымет.

— Апа, мне все равно, — спокойно, бесстрастно ответила Атыргуль. — Пускай докапывается. Это даже лучше. Он копается в моих вещах, я роюсь у него в карманах. Он меня подкарауливает, я его подстерегаю. Он меня обманывает, я его. Если он оправдается передо мной, то и я перед ним оправдаюсь. Перед людьми мы оба стараемся выглядеть чистенькими. Он петушится, я ему помогаю. Но все это ложь. Оба мы в грязи с ног до головы и отмыться не можем. До каких пор нам друг друга обманывать? Жизнь не удалась. Развожусь я с вашим сыном, не хочу больше пачкаться, хочу начать новую жизнь. Не огорчайтесь, апа! Жизнь коротка, и никто не знает, что ждет его впереди, но я хочу начать все сначала.

До Береке-апы, должно быть, дошел не весь смысл ее речи, потому что она начала жаловаться тем же тихим, покорным голосом:

— Не понять, никому не понять, как вы живете. Оба здоровы, достаток есть, дом полная чаша, чего еще нужно? О чем горюете, о чем вздыхаете? Чего вы жизни-то не рады? Зачем сами разрушаете собственное счастье? Не пойму, чего ты плачешь. Только мне, старухе, голову морочишь.

— Апа, мне с вами спорить и пререкаться не пристало. Вы женщина разумная и добрая, понятно, что сына своего, какой бы он ни был, вам жаль. Но вы меня поймите, невыносимо мне с ним жить! — И, закрыв лицо руками, Атыргуль снова заплакала.

Всплакнула и свекровь.

— Не обвиняю я тебя, дочка. Ты знаешь, я тебя люблю как родную. Если сын мой нехорош, не я в том повинна, а я его худому не учила… Хочешь разойтись, обдумай все хорошенько. Мне что, я, можно сказать, на краю могилы, мне-то уж в самом деле все равно, а глядя на вас, болит душа! Обычаи у вас не такие, как были в наше время. Ты женщина, а женщины должны быть рассудительны. Может быть, ты и права…

Атыргуль вышла за Майбаша.

Дыйканбека разбудил телефонный звонок. «Кто это среди ночи?» — подумалось ему. Телефон звонил без передышки — значит, междугородный. Дыйканбеку хотелось поскорее добраться до аппарата, чтобы не проснулась дочка, но света он зажигать тоже не хотел и потому не сразу нашарил трубку. Звонил из Москвы Аркадий, поздравлял его с тем, что избрание в члены-корреспонденты Академии художеств утверждено. Дыйканбек поблагодарил его: «Спасибо, Аркаша!», стараясь говорить как можно тише. Потом он подошел к окну, отворил форточку. Дождь кончился, на улице было свежо, в комнату ворвался холодный ветер, но прикосновение его было Дыйканбеку приятно. Он стоял у окна и слушал, как ветер шумит во влажной листве, сбивая на асфальт тяжелые капли дождевой воды. «С неба один дождь, а с дерева два», — вспомнил он поговорку и распахнул обе створки окна. Горьковатый запах тополей наполнил комнату. На небе сквозь поредевшие тучи проглядывали звезды.