— Сам не знаю. Только вот стоит в голове и стоит.

— Садок был добрячий, — заметил Йосып, — таких садков теперь нема.

— А райские яблочки! — подхватил оживленно Антон.

— Слюнками изойдешь… Но!.. Спотыкаешься, холера! — прикрикнул на чалую, доставая ее кнутом через спину соловой, идущей в упряжке справа.

— Садка уже нема, — сообщил, как новость, Антон. — Выкорчевали петровщане. Теперь же земля отошла к Старой Петровке.

— Кажись, так.

— Одне осокори мреют. С моего подворья далеко видать в ту сторону. Посмотришь, вроде стоит хутор, как и стоял. На самом же деле там все опустело, одичало… — Вдруг ни с того ни с сего предположил: — А ну, Йоська, кликнут: коммунары, до места! Побежишь?

— Шо я там забыл?

— А я все брошу и подамся!

— Шо прошло, то прошло.

— Брешешь, Йосып… Не знаю, коли и как, но коммуна вернется. Попомни мое слово.

— Живы будем, посмотрим.

Когда поравнялись с паровой мельницей, Антон услышал отчаянно умоляющий крик запалившегося от быстрой гонки сына Юрки:

— Папка-а-а, стой!.. Папанька, возьми мене-е-е!..

Босой, расхристанный, он несся огородами, топча первую весеннюю зелень лука, фасоли, редиски. Хозяйские собаки кинулись ему вдогонку. Но он ловко перемахнул через земляной вал-загату, продрался сквозь густые заросли колючей дерезы, отделяющие огороды от улицы, повис на руках отца. Антон легко вскинул сына над бричкой, усадил его в передок, на чело шифоньера.

— Казакуй!

— Дя, дайте мне батог, — попросил Йосыпа Сабадыря.

— А что ж вожжи не просишь? — синегубо скривился в улыбке Йосып.

— Давайте и вожжи, якщо не жалко.

— Глянь, який бойкий! — похвалил сельповский возчик. — На, держи!