И Володька, и Нанка сидят напряженно. Только Лазурка чувствует свою значимость и необходимость. Он то и дело поворачивается назад, подмаргивает Юрию карим навыкате глазом, повторяет совершенно неподходящую к данному случаю фразу:

— Были и мы рысаками!

Юрий улыбается Лазурке поглупевшей от счастья улыбкой, жмурит глаза, будто говоря: «Знаю, знаю. Ты парень не промах!» Мысли уносят его далеко. Он уже видит Нину в Снежногорске. Она хлопочет в квартире на третьем этаже… Именно на третьем, как у Козодоева!.. Юрий приезжает рейсовым автобусом из дальней бухты. Сходит на остановке «Дом офицеров», торопится. В тесной прихожей снимает и подает Нине фуражку лейтенанта с золотым крабом, Нина примеряет ее на себя, встряхнув волосами, спрашивает: «Личит?»

Вместо ответа он хохочет, берет ее на руки, несет, несет куда-то. И уже ни комнат, ни стен, ни дома, ни Снежногорска. Горячий песок под ногами, солнце над самой головой, перекипающее желтыми валами, теплое до неправдоподобия море. Где он, куда занесла его фантазия?..

Следом за первой «Волгой», за так называемой свадебной каретой, идет вторая. Рядом с шофером чинно и строго, понимая всю значимость момента, восседает Охрим Тарасович Баляба. Шутка ли, внук женится! Охриму Тарасовичу памятен день своего возвращения в слободу после дальней эвакуации. Шел и думал, что не увидит ни одной живой души — вокруг только смерть и разорение. Но увидел внука! Потому и упал лбом на край колыбели, потому и зашелся сердцем.

Поворачиваясь назад, тая строгую усмешку в белых, густо нависающих усах, поглядывает то на Антона, то на Паню, как бы успокаивая их: «Все, як у людей!» У него за спиной, рядом с Паней, сидит председатель колхоза Алексей Кравец, спрашивает:

— Охрим Тарасович, а помните, как выдавали Полину Дудник за Степу Говяза?

— Хо-го! Як же не помнить? Такой поезд двигался, что конца-краю не видать. Вся слобода села на колеса!

Антон, заслышав упоминание о Полининой свадьбе, подобрался весь. Ему привиделось, что стоит он вон у того старого тополя, а мимо него скачут бешеные тачанки. Тогда тоской исходил юнец-неровня по утраченной невесте, а теперь вот уже сам сына женит. Радоваться бы следовало, но все равно что-то холодное сосет под сердцем. Отчего бы это?

За второй «Волгой» катится газик защитного цвета с полотняным верхом, за газиком голубой «рафик», заполненный внатруску. И еще две открытые машины, два грузовых «ЗИЛа» с поперечными скамьями. Кузова «ЗИЛов», набитых до отказа, расцветают пестрыми косынками, цветными платками, яркими кофтами, дорогими платьями, короткими девичьими и длинными женскими юбками. Друзья, подруги, однокашники, родня, знакомые, соседи, просто односельчане. Черный баян и белый аккордеон, бубны с бронзовыми звонкими чашечками и трензели… Да, оказывается, трензели тоже пока из моды не вышли. А возможно, выходили да снова вернулись? В наше суматошное, быстроскачущее время может случиться и так: давно позабытое, позаброшенное спешно достается из-под спуда, перетряхивается, перелицовывается и вновь подается за новое. Возьмите хотя бы те же сапожки, на которые сейчас зарятся все девушки, за которыми дни простаивают в очередях. А ведь они, эти сапожки, родом из девятнадцатого века, в них когда-то наши бабушки щеголяли.