Антенны подняты чуть ли не в каждом дворе. У одних, как и у Антона, стоят они на оттяжках, у других прикреплены к акации, у третьих пристроены к причелку хаты, а то к дымовой трубе приторочены. У кого двойная, у кого одинарная. Горизонтальные трубки обычной антенны нацелены на Бердянск, на ретранслятор московских передач. Ромбическая, вертикальная, ловит своим решетом волну из Донецка.

После позднего воскресного обеда Юрий с Володькой подались в центр, на танцы. Паня принялась купать Полинку. Охрим Тарасович с Антоном отлаживали телевизор. Старый Баляба стоял в хате у раскрытого окна, глядел на густо рябящий, перебивающийся дрожащими полосами экран. Антон находился на дворе, проворачивал металлическую мачту, держась за приваренные к ней ручки, находя антенне самое выгодное положение, прислушиваясь к замечаниям отца.

— Возьми трошки вправо!

— Так?

— Во-во. Еще чуток!

— Даю!

— Ну, переборщил! Крути обратно!

— Отойди от окна, я сам буду дивиться в зеркало!

Дело в том, что шкаф с зеркальной дверкой, стоявший в противоположном углу, ясно отражал весь экран. И Антон зачастую, вертя антенну, смотрел через окно на дверку шкафа и по зеркалу настраивал.

— Вот невыкопанное лихо! Ну, дивись сам. — Охрим Тарасович отошел от окна, уселся на диван, терпеливо дожидаясь полной отладки.

Иногда они, поругавшись при настройке антенны, вели перебранку на протяжении всей передачи. То лениво перекидывались замечаниями, то схватывались не на шутку.

Сегодня у обоих на уме был Юрий, его непонятная молчаливость, его скрытность. И отец, и дед (Паня тем паче!) хотели знать, сватает он Нину или отложил до другого раза. Но Юрий ходил с завязанным ртом, о Терновых ни слова.

Раздражаясь по пустякам, Охрим Тарасович замечал при появлении Антона:

— Таке черт-те что показывают! Вскрики-выбрыки. Ноют, хрипят, гундосят. Рази так спивають?..

— Дай послухать.

— Шо там слухать? Нечего слухать. Души немае!..

— При чем тут душа?

— Як при чем? Це диво! Чем же тогда, по-твоему, спивать, як не душою? Помнишь, як раньше спивали?.. А знаешь, на гулянках-игрищах як все робится? Берешь в руки гармошку або балалайку, граешь або танцуешь — сам себе добываешь усладу. А теперь ты иждивенец!

— Ну-ну!..

— Тунеядец, вот кто! Ждешь, шо тебе в рот положат. Разляжешься на диване, что кот на теплой лежанке, и просишь, шоб тебе пятки щекотали.