И однажды, приехав в область по каким-то делам, увидел на тротуаре человека, ковыляющего на костылях. Поравнявшись с ним и взглянув на него, Мегудин узнал Хавкина.

— Изя! — обрадованно воскликнул он. — Какими судьбами? Где обитаешь? Почему не давал о себе знать?

Ошеломленный Хавкин стоял и не мог промолвить ни слова. Немного помолчав, он сказал:

— Что о себе говорить… Сам видишь… Был тяжело ранен, уже почти на том свете был, но все же остался жив. Вот потихоньку и тружусь как могу… А вот о твоих делах слышал, читал!..

— А где работаешь?

— На производстве, но тянет к земле. С удовольствием пошел бы в колхоз, только в ногах остались осколки, снова учусь ходить…

— А почему их не удалили?

— Врачи советуют пока обождать… Две операции уже перенес.

— Что поделаешь… Хорошо, что голова цела. Еще поправишься. А потом где захочешь, там и будешь работать.

Слова Мегудина немного приободрили Хавкина. Ему нередко приходилось читать в газетах заметки и очерки о тяжелораненых и инвалидах, которые успешно трудятся в колхозах.

После недолгих раздумий Хавкин написал заявление в райком партии с просьбой направить его на работу в колхоз. Когда его вызвали в райком, он увидел там многих бывших фронтовиков, но ни одного тяжелораненого, да еще на костылях, не встретил. Поэтому инструктор, который должен был беседовать с ним, удивленно взглянув на него, спросил:

— Вы по какому делу, товарищ?

— У вас должно быть мое заявление…

— Какое заявление? — с недоумением перебил его инструктор. — О чем?

— О направлении меня на работу в колхоз.

— Вы сейчас где-то работаете или на инвалидности?

— Работаю на производстве, но…

— Стало быть, эта работа вас чем-то не устраивает?

До Хавкина наконец дошло, что инструктор никак не может понять, как это он, калека на костылях, решился покинуть город и поехать на работу в деревню.

— Поверьте, я только прошу, чтобы меня направили в колхоз; я знаю, что принесу там больше пользы. Мне никакая работа в деревне не страшна, — с твердостью в голосе заявил Хавкин.