— Выкинь ты все это из головы, — участливо посоветовала буфетчица. — Не по себе дерево рубишь.

— А я ничего не рублю. С чего вы взяли? — в отчаянии вскрикнула Тамара. Она вдруг присела, ткнулась в подол фартука.

Глава шестая

Глава шестая

Валерий Сергеевич никак не мог примириться с тем, что тело его приобрело огромную тяжесть, стало непослушным. Всех его усилий едва хватило на то, чтобы чуть-чуть приподняться на высоких подушках или повернуться. У него стало появляться нелепое ощущение: он и его тело — не одно и то же. Наверное, вот так когда-то у людей появилась мысль о самостоятельности души.

В доме нудная тишина. Леночка в школе, мать хлопочет на кухне. Валерий Сергеевич не без труда достал из-под подушки «Казбек» и, опасливо косясь на дверь, закурил, но удовольствия, которое получал от курения здоровым, не было. После двух-трех легких затяжек стало подташнивать, и он погасил папиросу. Несколько секунд думал, куда спрятать окурок, чтобы его не заметили. Бросил подальше под кровать: если и заметят, то не сразу.

Вторую неделю Валерий Сергеевич лежит пластом. Микроинфаркт. Случилось это в кабинете, на работе. У него вдруг закружилась голова и стало душно. Ок помнит, как с трудом встал с кресла и как с трудом пошел к окну, чтобы открыть форточку. А больше ничего не помнит.

Сознание вернулось уже дома, в постели. Он не сразу понял, что женщина в белом — это Татьяна Власьевна.

За дверью в коридоре задребезжал телефонный звонок. Валерию Сергеевичу очень хотелось узнать, как там без него все идет. Сумасшедшая весна!..

— Ну, Хвоева… — донеслось из коридора. — И чего это вы, мои матушки, покою не даете? Хворый он, болеет. Докторша строго-настрого наказала, чтобы лежал и ни о чем не думал. И нечего донимать, раз сердце не выдюживает.

Валерий Сергеевич недовольно крякнул, а Карповна, повесив трубку, говорит уже сама с собой:

— Пристают и пристают.

Едва мать переступила порог, Валерий Сергеевич спросил:

— Кто там?

Карловна, сухая, сгорбленная, шумно втянула в себя воздух, сердито дернула под подбородком концы платка.

— Курил?

— Да нет… Кто звонил?

— Чего же нет, когда курил. Не чую, что ли? И чего только ты думаешь, Валерий? Ведь Татьяна Власьевна наказала, чтобы ни в коем разе… Себя не жалеешь, так о нас подумай. Мне ведь на восьмой десяток пошло.

— Ладно, ладно, мама, — виновато и сердито пробормотал Хвоев.