— А что, Валерий Сергеевич, я вот чем больше к нему приглядываюсь, тем больше диву даюсь. Такие чудаки очень нужны для жизни. Без них просто невозможно. В любом деле они незаменимы. Вот мой Ермилов не только там что — о еде забывает. Иной раз жалко смотреть — еле ноги волочит. Спрашиваю: «Обедал?» Он глядит на меня и молчит. А по глазам видно — мысли его далеко, чего-то додумывает. Я свое твержу: «Сергей, ты ел или не ел сегодня? Ведь уж вечер». А он так сердито: «Не знаю, не помню! Да и не в этом суть». Затащу его к себе, подморгну старухе. Та что есть в печке — все на стол мечет: А он то книгу с этажерки схватит, то в блокнот что-то пишет. Вскоре после твоего последнего приезда перевел его на другую квартиру. К бабенке пристроил. Разведенка, молодая, смачная. Мальчишка у нее лет двух. Думаю, пригреется… Да где там! Бабенка как-то даже обиду выразила. Подсунул, говорит, какое-то чучело, никаких чувств нет в нем.

Хвоев заулыбался.

— Холостой выстрел получился?

— Холостой… — Кузин хохотнул, хлопнул ладонью себе по колену. — А все одно, Валерий Сергеевич, оженю, чтобы он осел у нас насовсем.

Улыбка сошла с губ Хвоева.

— Это хорошо, Степаныч, что ты так. О таких людях надо заботиться.

Кузин смущенно крутнул головой и подумал: «Ишь как подъезжает… Будешь заботиться, если нагонял за него. Оно следовало, конешно».

— Только ты, Степаныч, не перехлестни. Племя одержимых бесхитростное. Значит, и с ними надо без хитростей. А то напялишь на человека такой хомут… Время придет — он сам найдет себе пару. Жена ведь — это не только обед или ужин.

— Нет, Валерий Сергеевич, я аккуратно, с разбором. А самому ему ни в какую не ожениться, право слово… Если бы вот Клавку, Марфы Сидоровны дочку. Очень подошла бы. — Кузин засунул руку в карман пиджака, чтобы достать банку с махоркой, но покосился на Валерия Сергеевича и не достал.

— Я вот Ковалева в гости к себе позвал, силоса хочу немножко одолжить ему.

— Силоса? — от удивления Хвоев приподнялся на локте. — Откуда у тебя лишний силос?

Кузин замялся, опустил глаза.

— Да не то чтобы лишний, но поделюсь.

— Ох, Степаныч, Степаныч! — Хвоев с шутливой укоризной покачал головой. — Много в тебе мужицкой хитрости.

— Да как на собаке блох! На то он, Валерий Сергеевич, и человек, чтобы ум и хитрость иметь. Зверь вон, лиса, к примеру, и та не лишена хитрости. Иль медведь…

— А вот если бы райком предложил… ведь заартачился бы. Сказал бы — нет.

— Может, и заартачился бы, — согласился Кузин.

Он глянул на стенные часы и встал, переступил, как гусак, с ноги на ногу, зашел за стул, положил на спинку руки, большие, с толстыми грубыми пальцами.