— Невыполнение служебных обязанностей. Халатность.

Отара паслась недалеко, и Валерий Сергеевич в сопровождении маленького Эркемена не спеша пошел к ней. Бабах обрадовался Хвоеву. Сам секретарь! Не ко всем он приезжает. Бабах суетился, много говорил, потом совсем некстати бросился заворачивать отару.

— А вот ты слышал, Бабах, овечек силосом кормят?

— Силос? — Бабах, озадаченный, поправил на голове свою меховую шапку. — Нет, товарищ Хвоев. Как она будет кушать силос? Она замерзнет.

— Кормят, Бабах! И мы кормить будем.

Когда они пили в избушке жирный подсоленный чай, Валерий Сергеевич спросил:

— Ну, а водкой теперь совсем не балуешься?

— Почему не балуемся? Балуемся, когда там эта праздник иль шибко холод.

Чма, наливавшая из котла чай, заметила:

— Водка не мешает. Давно не мешает. А вот зимой, товарищ Хвоев, плохо было.

— Да, тода плохо был, — кивнул Бабах.

Чма с хитрой улыбкой поставила перед мужем наполненную чочойку.

— Ой, товарищ Хвоев, Валерь Сергевич, он все время кричал тода, ругал, кулаком, понимаешь, сунул, вот сюда, — Чма приложила руку к щеке, прикрыв розовую полоску шрама — память о схватке с рысью, — а в уголках раскосых глаз прыгали незаметные для Хвоева лукавинки.

— Это ты что же, Бабах, расходился? — в голосе Хвоева строгость, — Вот уж не ожидал. Человек ты известный. А жена тем более…

— Товарищ Хвоев, она тоже кричал и бил. Честна правда, бил… Мороз овечка холодно — она кричит, я кричу, я кулаком суну, она сунет. Честна правда!

— А теперь?

Бабах глянул на жену, и оба заулыбались.

— Зачем теперь? Тепло. Овечка вон травка кушает, маленький барашка играет.

— Ковалев говорит — обязательно кошару построит.

— Надо, товарищ Хвоев, обязательно надо, — закивала Чма. — Без теплый кошар какой жизнь?