Уже к вечеру выйдя на трассу и, как оказалось, опоздав на все возможные колесные, мы заночевали на крыше придорожной продуктовой лавки. Хозяйка и чайханщик, с которыми мы познакомились днями прежде, приготовили ужин, а потом мы волшебно устроились на крыше их хибары, где в дальнем углу сушились стручки красного перца, над головой в листьях пальмы путалась луна. А на рассвете проснулись от веселых и страшных криков снизу, с дороги – это сбежавшиеся крестьяне швыряли горящими факелами и чем попало в слона, пришедшего лакомиться на деревенских огородах. Прямо под нами стоял слон в огненном салюте.

Доехали до поселка на развилке дорог, поселились в тот же наш номер в пустынном отеле. И каждое утро, еще затемно, добирались на попутках до лесничества, чтобы отправиться на подаренные нам сафари, а после них продолжали разведывать округу в поиске какого-нибудь неприхотливого жилья у заповедника, и после вечернего сафари возвращались в темноте на попутках в наш отель, где за окном так протяжно затягивал свою песнь муэдзин, что казалось, мы уже давно не в этой жизни.

Нет, не так. Вслушиваясь, я всякий раз пытался понять, что же эта мелодия и голос делают с нами. По крайней мере, со мной. Он начинался всегда вдруг, и в следующее мгновенье чувство времени исчезало. Сердце продолжало биться, и какие-то слова произносились – мои, ее, даже секундная стрелка на часах двигалась, но время уже не существовало. Там, в этом голосе. Который брал тебя… нет, вбирал в себя. Я выходил на крышу, слушал этот голос во тьме, и мне казалось, что я отчасти начинаю понимать. В нем не было ни любви, ни ненависти. Ни надежды, ни состраданья. Ни добра, ни зла. Ни тела, ни души. Ни рождения, ни смерти. Ни света, ни тьмы. И это была не пустота. Может быть, путь. Но не имевший измерения времени. И направления. Да, ты оставался собой, по эту сторону, со всем тем, что держало тебя здесь, но то, что доносилось оттуда, было сильнее этого «здесь». И главное – оно было не где-то там, а внутри этого «здесь», внутри тебя, и голос доносился не извне. И так было и будет всегда, говорил этот голос. И никакого света в конце тоннеля, понял? Да. И тогда он стихал. Я спускался в номер. Слушал? – спрашивала Тая, не открывая глаз. Как на том свете, говорил я и ложился рядом. Она поворачивалась на бок и, уткнувшись в мое плечо, засыпала.

А потом лег туман. И мы долго шли вдоль проволоки под током, ограждавшим заповедник. В промоинах этого тумана вдруг возникали деревья, будто написанные тушью, тонкой кистью с размывом вверху. И накатывал запах коровьих яслей – это где-то рядом за проволокой шли незримые слоны. Туман понемногу рассеивался, и мы увидели вдали внизу маленький хутор в несколько мазанок, прильнувших к заповеднику, а вокруг ни дорог, ни жилья. Я вздохнул: вот бы где поселиться. Почему нет, сказала она. На таких хуторах жилье не сдается, заметил я, это не туристическая зона, да и нечего им сдавать, даже если б хотели. А когда дошли и я присел покурить, она отлучилась и вернулась, пританцовывая: вон в том домике будем жить.